Евгений Прядеев - Люмпен

— Я не прощаюсь! — стараясь, чтобы мой голос звучал максимально сурово, тяжеловесно проронил я, проходя мимо охранника, и с удовлетворением отметил, что хотя бы кто-то демонстрирует по отношению ко мне уважение.

Подавляя рвущийся из груди горестный вздох, я вышел на улицу и с тоской посмотрел на стоящее в зените солнце. День сегодня явно не задался.

Вот утро начиналось просто отлично! С Веденеевым объяснился, дело самостоятельное поручили, с девушкой познакомился… Казалось бы, живи и радуйся… так нет же!

Обязательно найдётся кто-то, способный испоганить самое прекрасное начинание!

Уже садясь в машину, я подумал, что возможно дело не в Сечкине, а во мне самом, если я просто не способен противостоять напору, а может быть даже откровенной наглости своего коллеги, но додумать эту мысль я не успел…

— Руслан, мне кажется, что ты чем-то недоволен! — машина никуда не ехала, а Рома, развернувшись в полуоборот, смотрел на меня практически немигающим взглядом. — Может быть, нам пора обсудить это?

— А мое недовольство что-то изменит? — с вызовом посмотрел я на Сечкина. — Мне кажется, что ты откровенно перегибаешь палку, а твоё безрассудство может закончиться для меня самыми неприятными последствиями. Если ты забыл, то у меня за спиной родительского блата нет, меня можно в любой момент уволить и абсолютно не факт, что я сумею после этого найти в столице нормальную работу. Кроме того, у меня ни Дара, ни даже намека на него нет, и рискуя своей головой, ты ещё подставляешь и меня. Вот только тебе, по-моему, абсолютно плевать на окружающих, поэтому если со мной что-то случится, то переживать ты не будешь. В лучшем случае ухмыльнёшься и продолжишь чудить, как раньше!

— То есть ты действительно считаешь, что я от нечего делать на ринг полез? — возмутился Сечкин. — А как, по-твоему, надо было действовать? Построить всех этих ребят в зале и задавать всем подряд одинаковые вопросы? А если бы они просто отказались нам отвечать?

— Слушай, ну ты уже совсем бред несёшь! — возмутился я. — Что значит, отказались бы? Арестовали бы тогда этого Юрия, привезли в Управление и там бы хорошенько допросили!

— Действительно, — скептически хмыкнул Сечкин. — У нас же вагон времени, только туда обратно разъезжать! Да и не факт, что он сказал бы что-нибудь путное. Может быть, я повторю, может быть, где-то ты и прав, и моя затея могла закончиться провалом. Но всё равно я считаю, что так гораздо больше шансов получить результат, чем заниматься словоблудием и бумажной работой.

— Ага, я посмотрю, как ты тоже самое Веденееву заявишь, — откинулся я на спинку кресла и перевёл взгляд на пейзаж перед лобовым стеклом. Подумал и добавил уже тише. — Хотя, ты может быть и заявишь, вот только крайним окажусь в любом случае я.

— С чего это вдруг? — не понял меня Роман.

— По тем же самым причинам, что я уже озвучил выше, — в этот раз сдержать вздох не удалось, и он получился у меня каким-то картинным. — К тому же формально расследование моё, значит и все шишки собирать за него тоже мне.

— Знаешь, — голос Сечкина изменился и краем глаза я всё-таки посмотрел на его физиономию. — Я дипломатично говорить не очень люблю, поэтому скажу то, что думаю. Ты вот наружу весь такой из себя правильный, красивый, а внутри гнилой до бесконечности!

Сказанное прозвучало для меня настолько неожиданно, что на какое-то время я даже лишился дара речи. Повернувшись к Сечкину, я открыл рот и набрал в грудь воздуха для ответа, но неожиданно понял, что его нет. Мне было обидно, и наверняка это отразилось на моем лице, потому что Роман, не дожидаясь моих слов, продолжил говорить сам.

— Мы с тобой сегодня вместе были в квартире у этого погибшего парня! Ты видел его сестру? Она до сих пор не верит, что все произошедшее реально! А каково его матери, которая вынуждена хоронить собственного ребёнка?!? Ты что, считаешь это нормальным? И вместо того, чтобы найти ублюдков, сотворивших такое злодеяние, ты сейчас сидишь и на полном серьёзе втираешь мне, что мы работаем не по инструкции, что Веденеев будет ругаться… А в угол тебя он не поставит? Или наш начальник отдела совсем неадекватный, и раскрытые преступления его не интересуют?

Каждое слово Сечкина буквально вдавливали меня в пассажирское сиденье и лишало остатков воли. Всего минуту назад в моей голове роились десятки аргументов в защиту своей позиции и множество примеров того, почему правила, инструкции и законы необходимо выполнять, но Рома давил на меня своей энергетикой, сопротивляться которой не было никакой возможности.

— Ты всё перевернул, — сделал я ещё одну робкую попытку оправдаться. — Конечно же, я тоже очень хочу найти убийц этого парня. Мне тоже жалко его близких! Но есть правила, нарушение которых чревато для меня неприятностями. И называть меня гнилым просто из-за того, что я играю по этим правилам, это, как минимум, неправильно!

— Вот же ты нудный, — в очередной раз повысил голос Сечкин. — Ну хорошо, допустим есть правила. И что? Кому стало хуже от того, что мне набили морду? Результат получен? Да! Какой-то закон мы нарушили? Нет! Какие ещё могут быть вопросы?

— Ты не расследовал преступление, а просто напросто провоцировал подозреваемого, — нащупав более-менее твёрдую почву в словесном болоте, я почувствовал себя увереннее. — А что было бы, если представить, что ты всё-таки совершил ошибку? А если бы ты проиграл схватку? А если бы Юрий просто убил тебя? А если бы… Да можно придумать миллион всяких разных если! В конце концов, чтобы ты делал, если он действительно виноват? Рассказывал в суде, как что-то почувствовал в тот момент, когда тебе нос расквасили?

Вот теперь Сечкин мигать перестал. Его взгляд потяжелел, и я не понимал, какие именно мысли бродят сейчас в его голове. Но однозначно было понятно, что мои слова его зацепили и заставили посмотреть на мир немножко в другом ракурсе.

— Законы существуют для того, чтобы в мире не было анархии, — решил развивать я успех, пока момент для этого был наиболее благоприятным. — Тот стиль жизни, который ты пытаешь проповедовать, ведёт лишь к ещё большему количеству зла и преступлений. Нельзя рубить с плеча, не разобравшись в ситуации, потому что потом уже ничего нельзя будет исправить.

— Если постараться, то исправить можно всё, что угодно, — криво усмехнулся Сечкин, но я в запале близкой победы перебил его и выпалил с торжествующими интонациями в голосе.

— Нельзя! Вот ты убил шесть человек! Как ты это исправишь? Воскресишь их?

Мне кажется, что последние звуки просто напросто застряли у меня в горле. Лицо Романа на какую-то секунду исказила такая гримаса, что я реально испугался. Мне почудилось, что ещё миг и он меня ударит, причем бить будет до тех пор, пока не выбьет из меня последние остатки жизни. Непроизвольно я напрягся и поднял к лицу сжатые до белизны костяшек кулаки.