Хосе Сомоса - Кроатоан

Кармела вкратце пересказывает финал разговора с Энрике Рекеной. Борха встревожен этой вестью.

— Не понимаю, что творится вокруг, Кармель. Это похоже на безумие.

— Это и есть безумие, — поправляет Фатима.

— Ну нет, безумие — оно чуточку похуже, — вставляет Серхи, не желая оставаться в стороне.

Они находятся в самом удобном для разговора помещении, в «гостиной» на первом этаже. Почти в потемках, горит только туристическая лампа на столе — у стола сидит Борха. Дино не хочет запускать генератор «пока не припрет», чтобы не посадить раньше времени, а на стационарное электричество надежды мало: свет то загорается, то гаснет. Кармела сидит напротив Борхи, а Серхи и Фатима держатся чуть в стороне, возле компьютеров. Мич развалился у двери и смотрит на людей мудрыми глазами. Нико и Дино, по предложению бывшего полицейского, отправились осматривать здание. Слышно, как мужчины роются в лаборатории.

На взгляд Кармелы, Борха совсем не изменился — может быть, только еще похудел. Как и всегда, одет с иголочки: бежевый пиджак, голубая рубашка, джинсы, туфли с пряжками. Черную шевелюру Борха зачесывает назад, так что получается раскидистая крона; усы и бородка аккуратно подстрижены. Он худой, почти что тощий. Глаза его при взгляде на Кармелу начинают блестеть. В этом блеске, в испарине на лбу отражается усталость после трудного дня.

— Кармель, как же я рад тебя видеть! — шепчет Борха. — Мне это было так нужно…

Кармела молча кивает. Она до сих пор ощущает на себе следы их объятия при встрече — как фантомную боль: девушка может очертить на своем теле, под пиджаком и свитером, те участки кожи, к которым он прикоснулся, обдавая ее своим хмельным запахом. Кармела сама себе противна.

Рядом с Борхой на столе стоит бутылка водки «Смирнофф» и стакан. «Он и сейчас продолжает пить. Весь мир может провалиться в толчок, но кое-что не переменится никогда».

— Что с твоими родителями? — Лампа отбрасывает мефистофелевские тени на лицо Борхи.

— Не знаю. Они не отвечают на звонки.

— И моя мама тоже.

— А я своим даже и не звонил, — сообщает Серхи, поглаживая Мича. — Так уж выходит: всегда, когда я говорю со своей матерью, мы начинаем спорить. Не думаю, что это переменится даже после конца света.

— Серхи, заткнись, — просит Фатима, бессильно развалившаяся на стуле, конверт со стихами лежит у нее на груди.

Борха не мешает им спорить, его взгляд прикован к Кармеле. Девушка ощущает телепатически — как бывает между теми, кто вместе жил, — значение этого взгляда: «самое важное — что мы снова вместе». И Борха, может быть, даже прав, молча соглашается она. Именно это и есть самое важное. Но только не из-за того, о чем думает Борха.

— Кармель, ты даже не знаешь, как я хотел тебя увидеть, — накручивает он. — Я целый день шатался как потерянный, как идиот крутился в этом хаосе полицейских оцеплений и перекрытых улиц. С утра послал к чертям все начальство на работе. А ты как? Нико говорит, ты получила удар по голове…

— Ничего страшного. Я в порядке.

— Эгей, — зовет Борха.

Кармела уже знает: этот условный сигнал означает «Посмотри мне в глаза». И все-таки так она и делает. Девушка видит перед собой карие глаза и мягкую улыбку Борхи.

— Ты прекрасна — что с шишкой, что без шишки.

— Ах, любовь… — шепчет Серхи, закатив глаза.

Его вмешательство ломает выстроенную Борхой мизансцену.

— Слушай, откуда вы такие взялись? — раздраженно спрашивает он.

— Из дурдома. — Серхи почесывает экзему на шее. — Я сумасшедший. Фатима — нет. Но ты даже не почувствуешь разницы.

— Тебя зовут Серхи?

— Серхи Кольет. В моей семье мы все каталонцы и сторонники отделения — все, кроме моего дядюшки, брата моей матери, который голосует за Народную партию и живет в Мадриде. Каждые два месяца меня отправляют к нему, а он переправляет меня в «Лас-Харильяс», и таким образом все недолго отдыхают.

— Какой же ты нудный, Серхи, — насмехается Фатима. — Логично, что все хотят от тебя отдохнуть.

— Рад знакомству. — Судя по тону, Борха имеет в виду как раз обратное.

Кармела, воспользовавшись их разговором, встает.

— Ты куда?

«Как всегда, я должна отчитываться перед этим надзирателем».

— Посмотрю, чем занят Нико. — Кармела прикусывает язык, чтобы удержаться от язвительного «если можно». Она покидает тесную комнату, тяжело дыша, чувствуя на себе его взгляд, прилипший к какой-то части тела — возможно, к маленьким ягодицам, которые мерно шевелятся на ходу. «Если я сама ему сказала, где проведу эту ночь, — что же меня не устраивает?» Знакомое чувство. Все та же противоречивая, раздвоенная Кармела.

Нико с Дино расчистили стол в лаборатории, чтобы загромоздить его всевозможными предметами, точно после археологических раскопок. Мужчины подсвечивают себе мощными фонарями. Кармела видит сверкающие лезвия ножей (одним из них Нико пользовался на бензоколонке), двуствольное ружье, два топора, лом, лопату, отвертки и молотки, коробку с батарейками разных размеров, консервные банки, бутылки с минералкой и продуктовую сумку Нико.

— Если потребуется, мы можем здесь просидеть два-три дня. — Нико проверяет стволы дробовика. — Возможно, даже неделю, если урежем порции.

— Ага, я тоже так подсчитал, — соглашается итальянец. Заметив Кармелу, он церемонно кланяется. — А мы тут, Нико e io… [12] И я (ит.) . организуемся…

— Замечательно.

— Все хорошо? — спрашивает Нико. И это не простая вежливость, а неподдельный интерес.

— Да.

— Вот теперь припоминаю, я вас тоже видел раньше, синьор Нико. — Дино поглаживает бороду и, сощурившись, рассматривает художника.

— Я был другом Карлоса Манделя, он меня сюда привозил. Только давай без синьоров : я Нико.

— Ecco! Amico профессора! — Дино хлопает себя по плечу. Ему нравится сноровка Нико в обращении с оружием. — Вы опытный парень. Охотник?

— Я был полицейским. Можно взглянуть на твое ружье?

Наступает молчание. Нико проверяет патроны и перезаряжает ружье. Потом Дино снова идет на приступ.

— Вы больше не полицейский?

— Нет, больше нет.

— А чем теперь занимаетесь? Простите, что спрашиваю.

— Картины пишу.

Дино обдумывает услышанное.

— Сегодня я предпочитаю вас в качестве полицейского. — (Художнику начинает нравиться юмор итальянца.) — Не обижайтесь, это личное!

— Я и не обижаюсь. — Нико возвращает оружие Дино. — Это самое лучшее ружье, надежнее его у нас нет. Мы, остальные, экипируемся чем сможем. Я хочу, чтобы каждый выбрал себе какое-нибудь оружие, кто что пожелает, и позанимался с ним. Кармела, не важно, что ты выберешь: я хочу, чтобы ты сжилась с этой вещью, чтобы она сделалась твоей.

Девушка выбирает кухонный нож средней длины. Она не верит, что сумеет кого-то ударить по-настоящему, но чувствует, что Нико затеял распределение оружия скорее ради собственного спокойствия, чем для отражения реальной угрозы.