Хосе Сомоса - Кроатоан

— Я думаю… это какие-то бактерии…

На лбу у Нико проступают морщины.

— Ты хочешь сказать, гигантские бактерии?

— Нет, обыкновенные для человеческого тела бактерии. В одном кишечнике их триллионы, и они не опасны. Но пик, меняющий поведение, мог способствовать их соединению между собой… что могло привести к ускоренному размножению и, как следствие, к уничтожению внутренних органов.

«В единстве — сила, говорил Мандель», — вспоминает Кармела.

— Но куда все делось потом? — недоумевает Нико. — Бактерии что, разъединились?

— Не совсем так. Когда их поведение изменилось, они снова сделались отдельными организмами. Подавляющее большинство бактерий умерло из-за отсутствия питательных веществ. Нет, они не разъединились: мы просто больше их не видим.

— Ты хочешь сказать, что то же самое заложено и в нас? — Фатима почти визжит.

— В наших телах множество бактерий, — допускает Кармела.

— Но почему это случилось только с ним? — спрашивает Логан. Тон у него подозрительный.

Вот что приходит Кармеле в голову:

— Тот пик затронул исключительно микроорганизмы, а его площадь и длительность уменьшились пропорционально его размеру.

Все понимают, что пора принимать какие-то решения. Но сначала нужно досмотреть до конца послание Манделя.

Нико с Логаном выносят тело Дино наружу. Следует короткий спор: Нико требует, чтобы Логан шел без оружия. Бизон не желает лишаться преимущества и соглашается только убрать стволы: он засовывает свой пистолет в кобуру на поясе, ружье держит под мышкой. Логан хромает и тяжело отдувается; Нико несет труп без видимого напряжения. Ни тот ни другой не смотрят на тела, лежащие перед входом в обсерваторию и вокруг «вольво». Ночь похожа на обычную ночь в конце лета. Выстрелы в лесу смолкли, но на юге видны красноватые всполохи.

«Пожар? — гадает Нико. — Или сигнальная шашка?» Логану это безразлично. Мужчины укладывают труп итальянца на опушке леса, рядом с трупом Мича, который тоже остался без погребения. Вернувшись в обсерваторию, Нико с Логаном присоединяются к остальным, стеснившимся вокруг компьютера, и Борха снова включает запись.

— И все-таки я считаю, что у вас и сейчас есть кое-какие шансы, — говорит Мандель. — Когда я работал в «Лас-Харильяс», я попробовал рассчитать, какие места, доступные для вас для всех, окажутся более-менее безопасными при начале «Кроатоана»… Кстати, не сердитесь, что я записывал и ваше поведение. Мне было несложно убедить мое начальство шпионить за вами, а еще проще было установить камеры слежения в ваших домах. Надеюсь, вы меня простите… Так, о чем это я. Теория не способна предсказать, как долго вы продержитесь, но, как я и говорил, в этологической обсерватории шансов у вас больше. Я не знаю, кого именно затронут пики, но, возможно, большинство из вас продержатся достаточно долго… Вы, наверно, спросите, зачем это нужно.

— Да, мы спрашиваем, — не выдерживает Борха. На него шикают.

Мандель наклоняется ближе к камере.

— Видишь ли, Кармела… Я обращаюсь именно к тебе, потому что, если ты до сих пор здесь, ты самая знающая из всей компании. Наши подсчеты выявили… Назовем это явление факторами затухания. Никто точно не знает, что это такое. Не радуйся раньше времени: я не говорю, что вы способны остановить или излечить «Кроатоан». Это как попробовать остановить вращение Земли или «излечить» самок млекопитающих от родов. «Кроатоан» — это естественное развитие поведения животных, нравится нам это или нет. Но не стоит забывать, что и Дарвин по-прежнему работает. Ты понимаешь, о чем я: «борьба за существование», «естественный отбор» и все такое. Мы с коллегами полагаем, что из нового порядка вещей с необходимостью должны вытекать новые возможности для эволюции. Разумеется, они проявят себя не раньше чем через несколько поколений, и нам, конечно же, неизвестно, каким биологическим структурам «Кроатоан» пойдет на пользу. Однако наша гипотеза такова: а что, если эти возможности (или хотя бы их часть) и будут тем, что мы называем факторами затухания? Теперь перевожу для всех, как попросил бы ты, Нико: если вы все собрались в обсерватории, у вас больше шансов обнаружить один из этих факторов, это как минимум. Возможно, вы сумеете продержаться дольше. Я знаю, что обещаю не много, вот почему не хотел предупреждать вас заранее. Мой замысел таков: позвольте возможностям эволюции поработать вместо вас. И помните: вы сталкиваетесь с чем-то, что коренным образом отличается от всего, что до сих пор происходило с жизнью, — следовательно, мы не могли провести никаких экспериментов заранее. Нам только известно, что эти факторы возникают при расчетах, — но какую форму они примут в жизни? Ах, жизнь — это совсем другое дело…

Последняя фраза как будто развеселила самого Манделя. Ученый хлопает себя по лбу.

— И кстати, кстати… Я ухожу из «Лас-Харильяс». Мне сказали, что в течение трех суток меня переведут в другое место — по крайней мере, они на это рассчитывают. Но знаете что? Старая крыса сыта по горло их клетками. Незадолго до переезда я размотаю телевизионный кабель, перекину через эту люстру и… — Мандель смеется почти беззвучно. — Я не шучу: моя теория гласит, что любое поведение предсказуемо и не имеет цели, так что мое самоубийство станет всего-навсего перемещением некоего предмета вокруг моей шеи, синхронно совпадающим с полетом птицы, с рыком тигра, с брачным ритуалом ящерицы. Желаю вам удачи.

Экран меркнет.

«Вот и все, на что мы можем надеяться», — понимает Кармела.

Борха лупит кулаком по столу:

— Чертов сукин сын! Он нас запер в клетке, как крыс! Чтобы подтвердить свои «вычисления»! — Последнее слово звучит у него как издевка. — Я голосую за то, чтобы поскорее отсюда убраться.

— Куда? — интересуется Нико, поедая ломтик салями.

Кармела убеждается, что бывший полицейский — самый хладнокровный из всей компании, как будто при раздаче тревог и беспокойств ему досталась самая малая доля.

Заморить червячка во время обсуждения — это предложил Нико, воспользовавшись тем, что Серхи впал в одно из примитивнейших состояний, превратился в большой поедающий рот. Нико притащил сумки с продуктами, которые вынес из кафе, однако больше ни у кого аппетит не проснулся. Все сидят на полу: Кармела и Борха рядом с дверью, Нико, скрестивший ноги по-турецки, — напротив них, вплотную к Серхи примостилась Фатима, а Логан оперся спиной о складную кровать. Логан, как чувствует Кармела, подавлен больше всех, но пытается скрыть охватившее его отчаяние за хмурым взглядом.

— Да куда угодно! — выкрикивает Борха. — Просто сделать отсюда ноги. Ты ведь слышал: он не знает, принесут ли наши действия пользу. Не знает, не знает, не отвечает.