Юрий Саенков - Унэлдок

— Спасибо, вы очень помогли! Всего доброго!

Сомов откинулся на спинку стула. Всплеск адреналина мешал сосредоточиться. Это как стоять у открытой двери самолёта перед прыжком с парашютом. Голова вдруг становится совершенно пустой и невозможно заставить себя думать ни о чём, кроме предстоящего падения с огромной высоты.

После разговора с Федькой Точилин общался ещё с одним человеком! И не просто общался, а невольно рассказал, куда он направляется. Но… Это была женщина. Снова женщина! И к тому же пожилая. Вряд ли она смогла бы убить всех этих людей. Но даже если предположить, что могла, не мог же человек без браслета, невидимка, спокойно копать огород во дворе чьего-то дома?

Первоначальный азарт быстро угасал.

Сомов включил Систему.

День приезда гражданина Точилина в Лопатицы. Пятница, утро, магазин. Вот маркеры Федьки и Точилина выплывают из магазина. Пересекают дорогу. Ещё какое-то время стоят рядом и, наконец, разделяются. С этого самого момента следствие всегда отслеживало Федьку, гадая, где, как и когда он контактировал с невидимкой. А Точилин между тем перешёл через мост на другой берег старого канала, свернул на песчаную дорогу и направился к Каменной пристани. Его маркер медленно двигался по дороге: слева — канал, справа — ряд домов, протянувшийся на полтора километра. Есть и пустые дома. Но всё-таки эту улицу можно назвать густонаселённой — то тут, то там во дворах горели синие маркеры местных жителей. За всё время своего движения по улице Точилин ни разу не остановился. Спросил на ходу? Возможно. Звонить ему, чтобы уточнить такую мелочь, Сомов не стал. Система поможет ему вычислить, у кого именно приезжий рыбак спрашивал дорогу.

Сомов локализовал все дома по Церковной улице и вывел на информер данные по всем маркерам, что засветились в момент прохода Точилина:

Точилин Роман Александрович — приезжий, «синий», водитель автобазы «Столыпинские дороги»;

Харькова Ольга Сергеевна — местная, «синяя», школьный учитель;

Петров Кирилл Васильевич — местный, «синий», бригадир агрофирмы «Сельхозартель Бандурина»;

Хайруллина Куляш Безарбековна — местная, «синяя», пенсионерка.

Штохов Николай Сергеевич — местный, «синий», вольнонаёмный служка при церкви Николая Чудотворца;

Горский Матвей Яковлевич — местный, «синий», сотрудник метеостанции «Зеленец-2»;

Ершова Людмила Дмитриевна — местная, «синяя», работница тепличного хозяйства агрофирмы «Сельхозартель Бандурина».

Из трёх попавших в список женщин под описание «пожилая» подходила только Куляш Хайруллина.

Надо будет навестить её, думал Сомов, разглядывая список.

Но что-то мешало. Как едва приметный нервный тик под глазом, телепалось в сознании беспокойство. Всякий раз, как он просматривал фамилии в списке, взгляд его словно запинался обо что-то невидимое.

Точилин, Харькова, Петров, Хайруллина, Штохов, Горский, Ершова… И снова мимолётное ощущение невесомости в груди, будто он, шагая по лестнице, пропустил одну ступеньку. Харькова, Петров, Хайруллина, Штохов… И опять запинка.

А потом… В памяти всплыли нечёткие выбитые на могильном камне буквы, складывающиеся в знакомую комбинацию.

Сомов открыл планшетку и нашёл фотографии, сделанные на Шлиссельбургском кладбище на месте убийства Олега Григорьева. Человек в дорогом костюме лежит на заросшей бурьяном могиле, а в его изголовье на серой замшелой плите едва читается надпись: «Здѣсь покоится прахъ графини Вильгельмины Казѣмировны Штохъ».

Биение сердца сменило аллюр, перейдя с шага на бойкую рысь.

Сомов посмотрел на список:

«Штохов Николай Сергеевич» — «…Вильгельмины Казѣмировны Штохъ»

Сердце пустилось в галоп.

Это фамильное созвучие могло быть и простым совпадением. Но сердце и интуиция говорили об обратном.

Он вспомнил, как в их сиротский приют привели худого и сутулого мальчишку, потерявшего своих родителей так же, как и Сомов — из-за Пандемии. Мальчишку звали Микаэль Фирс. Он был из семьи немецких беженцев, приехавших в Россию перед самым Локаутом. Когда на сиротку заводили учётную карточку, заведующая приютом Ольга Волосёнок сказала: «Что за Фирс такой? Будешь ты у нас Фирсовым». А потом подумала и добавила: «И Микаэль — не то. Михаилом запишу!» Так в приюте появился воспитанник Мишка Фирсов, который едва изъяснялся на русском, зато в моменты сильного волнения начинал безостановочно шпарить по-немецки, разом извергая из себя всё, что накопилось в нём за бессловесные дни.

И Сомов не сомневался, что звучащая «не по-нашему» фамилия Штох за два века, минувшие со дня смерти почтенной Вильгельмины Каземировны, вполне могла трансформироваться в более привычную русскому уху фамилию Штохов.

Он сверился с картой.

В тот момент, когда Точилин проходил мимо двора гражданки Хайруллиной, в соседнем дворе, совсем рядом, находился и гражданин Штохов! И он вполне мог слышать их короткий разговор! Вот только… На нём тоже был браслет. Обычный гражданский унэлдок, который, в отличие от браслетов «светлых», снять невозможно.

Сомов вывел на информер биографические данные по гражданину Штохову.

И тут же оторопел, едва увидев, где до недавнего времени проживал Николай Сергеевич со своей семьёй — женой и малолетним сыном.

Штоховы долгое время жили на мызе Муставеси. В той самой деревеньке, которая, по словам Федьки Чумакова, была расселена Владимиром свет Мулячко, когда он выкупил все тамошние земли под свою усадьбу.

Но, как оказалось, не все. Точнее, не все сразу.

Система всё помнит и всё знает.

В бездонных закромах архива ГЛОСИМ Сомов отыскал разбросанные по разным папкам и файлам и собрал воедино все кусочки биографии гражданина Николая Штохова. И чем дольше он изучал подробности жизни этого человека, тем явственней проступала сквозь них история Ладожского невидимки.

Николай Штохов родился в Петербургском роддоме № 1на Васильевском острове. Родители его оба были медиками. Отец, Сергей Валентинович Штохов, работал нейрохирургом в 442-м окружном военном клиническом госпитале имени Соловьёва. Мать, Татьяна Владимировна Штохова, была старшей акушеркой того самого роддома № 1, где и появился на свет Николай. Дед Николая по отцовской линии, Валентин Петрович Штохов, также был врачом. И не было ничего удивительного в том, что и сам Николай после окончания школы поступил в медицинский вуз.

В собственности у семьи Штоховых значилось и загородное домовладение в деревеньке Муставеси Лопатицкой волости (тогда ещё это называлось сельским поселением) Ново-Ладожского уезда (по-старому — района).

После окончания вуза и интернатуры Николай Штохов не остался в Петербурге, а уехал работать врачом общей практики в губернию (раньше — область), поселившись в родном имении в Муставеси.