Юрий Саенков - Унэлдок

Можно было попытаться обезоружить убийцу — специальная подготовка позволяла Сомову рассчитывать на успех. Но он не торопился. В уставшем осунувшемся лице бывшего хозяина заброшенной усадьбы не читалось никакой агрессии.

— Что вам надо? — спросил Ладожский невидимка.

— Поговорить.

— Я не нуждаюсь в собеседниках, вы уж меня простите.

— Но я нуждаюсь. Я пришёл один. Хотя, поняв, кто вы и где вас искать, мог заявиться сюда с группой захвата.

— Теперь это уже не имеет никакого значения, — взгляд Николая был спокоен. — И я был бы даже не против. Поэтому-то я вас и не убил сразу, хотя у меня, поверьте, была такая возможность. Так что вам надо?

— Я… — Сомов тщательно подбирал слова. — Знаю, что случилось с вашей семьёй.

— Нет, вы не знаете.

— Я изучил все детали вашей…

— Не все.

— Не все, — согласился Сомов. — Поэтому я здесь. Вы потеряли сына и жену, у меня тоже забрали близкого человека. И его судьба зависит от нашей встречи, как бы она ни закончилась.

— Забрали у вас? У офицера МГБ?

— Да.

— Что вы хотите узнать?

— Почему вы убили гражданку Хомякову, сударыню Кийко и сына министра свет Щерского?

— Сына министра?

— Ну, тот толстый парень, которого вы убили на усадьбе госпожи свет Стахновой.

— Я не убивал никого на усадьбе Стахновых. Никогда там не был. А Хомякову и Кийко… Их убил я, да. Убил по той же причине, что и остальных. Вы знаете, что случилось с моим сыном? — голос его, до этого холодный и спокойный, на этих словах дрогнул. — Скажите, если вы считаете, что вам всё известно.

— Его забрали у вас. По несправедливому оговору. И он умер в детприёмнике от менингита.

— Он умер не в детприёмнике и не от менингита. Он был убит, его разобрали на органы, как в настольной игре «Познавательная анатомия».

— Как это?.. — только и сумел выдавить из себя Сомов, понимая, что Штохов, которому незачем врать, говорит правду.

— Моего сына продали в рабство, сфабриковав документы о смерти. И Хомякова, и Кийко, и Жабинский прекрасно знали, что они делают. Что и для чего.

Сомов растерянно заморгал.

— Подождите, что значит в рабство?

— Рабство? Это когда один человек находится в собственности и в полном подчинении у другого. Такая, знаете ли, система общественных взаимоотношений. Исторически довольно устойчивая. И не делайте вид, что вы не в курсе того, что происходит за высокими заборами загородных усадеб «светлых». Потому что это далеко не единственный подобный случай, а вы не в монастыре служите.

— Вид? Я не делаю никакой вид! Поверьте, я и вправду… — Сомов был настолько ошарашен услышанным, что с трудом мог сосредоточиться, — …ничего об этом…

Штохов смотрел на него с презрительным недоверием, явно сомневаясь, стоит ли продолжать этот разговор. И Сомов не мог винить его за это. Меньше всего на месте Николая он бы доверял такому, как он.

— «Светлые» похищают людей и делают их своими рабами. Чаще всего они инсценируют смерть, чтобы пропавших не искали. Своих рабов они называют крепсами. Крепостными слугами. Скажете, что вы впервые слышите об этом?

— Клянусь вам, да!

— Хорошо, что вы не сказали «клянусь честью», — невесело усмехнулся Николай.

— Допустим, это правда. Но как… Как об этом узнали вы?

— Мне поведал об этом сударь Жабинский, — после некоторой паузы ответил Николай. — Перед тем, как я пробил ему голову. — Конец трости взметнулся и замер в нескольких сантиметрах ото лба Сомова.

— Расскажите мне.

Обшарпанная клюка опустилась.

— Я расскажу вам всё, что мне известно. А вы сами решайте, что делать дальше. Держите свой пистолет…

То, что в последующие полтора часа Сомов услышал от Николая Штохова, привело его в отчаянье, опустошило, словно из него выкачали всё светлое, что было в душе, оставив только тёмную мрачную холодную пустоту.

Потеряв дом, работу, сына и жену, Николай, по его словам, тоже умер. Человекоподобная оболочка, не чувствующая ничего ни внутри, ни снаружи — вот кем он стал. Он устроился разнорабочим при сельской церкви, где проводил большую часть времени, ухаживая за территорией храма и прилегающим к церкви сельским кладбищем, где и похоронили Екатерину Штохову. Свой новый опустевший дом он ненавидел. Хотя ненависть — это не то чувство, которое он испытывал находясь там. Он задыхался в этом доме, коченел от окружавшего его безмолвия безвозвратной утраты. А ненависть, настоящая, жгучая, неконтролируемая ненависть, наполнившая его существование новым смыслом, пришла позже. И дом на Церковной улице тут был вовсе ни при чём.

Он хотел похоронить сына рядом с женой, чтобы они покоились вместе, а он мог их навещать. Но Костика похоронили на сельском кладбище Уксиярви, а в разрешении на перезахоронение Николаю отказали. И тогда он решился сделать это самостоятельно, втайне. Он отыскал могилу сына и в одну из ночей разрыл её и вскрыл гроб.

— Гроб оказался пуст. И с этого момента всё изменилось…

За разъяснениями он отправился к Алевтине Кийко, директору школы-интерната. Но прежде он снял свой браслет и прихватил с собой клюку с секретом, принадлежащую когда-то его прадеду.

— Как вы избавились от браслета?

— Выбил сустав большого пальца. Так можно снять, если разница между шириной запястья и основанием ладони не слишком велика. Больше я его никогда не надевал. Складывал пополам и подвязывал к руке, чтобы казалось, что всё в порядке…

Алевтина Кийко вела себя высокомерно. Она была уверена, что Николай не посмеет причинить ей вред, ведь его быстро найдут по сигналу браслета. Ей даже не пришло в голову, что ему уже совершенно безразлична собственная судьба. Она насмехалась над его горем, требовала, чтобы он не лез не в своё дело, угрожала. И тогда Николай продемонстрировал ей своё голое запястье.

— Она пришла в ужас. Удивительно, но именно страх сделал её похожей на человека. Всё наносное слетело с неё, как пепел. И тогда она заговорила…

Сударыня Кийко рассказала гораздо больше, чем Николай готов был услышать. Не только о том, что Костик не умирал от менингита и его смерть — это фикция, чтобы документально вывести мальчика из-под контроля ГЛОСИМ. Она рассказала и обо всём остальном. О тысячах подобных случаев по всей стране. Рассказала о тайной организации «светлых», называемой «Кокон», которая занимается тем, что прячет от Системы людей, в основном «белых», но, бывает, что и «синих», и даже «красных». И люди эти становятся рабами «светлых». Рассказала она и про чиновников и простых граждан, завербованных «Коконом». Про высокопоставленных сотрудников МГБ, которые прикрывают деятельность организации.

— Она рассказала всё. Костика передали сударю Жабинскому, который как член «Кокона» и начальник Сектора опеки и попечительства отвечал в Волховском уезде за торговлю малолетними детьми. А господин свет Мулячко был его куратором и получал долю от каждого проданного ребёнка. И такие Жабинские у него в каждом уезде губернии и за её пределами.