Юрий Саенков - Унэлдок

— Ну, не на себе же Вероника Егоровна тебя женить хочет, — невесело хмыкнул Аркаша. — Это не наказание, награда. Пошли уже!

По дороге Аркаша поучал, как следует себя вести. Из всего сказанного Славка уяснил, что, явившись перед взором хозяйки и её гостей, следует молча поклониться в пояс, а дальше уже действовать по ситуации, согласно правилам «ничего нельзя» и «выполняй всё, что скажут». Именно этого «всё, что скажут» он и боялся больше всего.

Раньше он никогда не задумывался, а как бы сам он вёл себя, случись ему быть господином? Но после того как Дядёк спросил его об этом, нет-нет, да и задавался вопросом, а как это — быть тем, в чьём полном распоряжении находятся тело и душа другого человека? И пусть Дядёк говорит, что душа не принадлежит никому, кроме Бога — это не так. Он знает, что не так. По себе знает. Вот сейчас его душа трепещет, и заставил её трепетать вовсе не Бог. Хозяйка. Стоит ей только захотеть, и она вывернет его душу как старый полушубок. Так каково же это? Поддался бы он искушению испробовать все возможности такой власти? А это огромное искушение. В фантазиях легко блюсти нравственную чистоту. Особенно, когда эти фантазии бесконечно далеки от реальности. Всякий раз, думая об этом, он говорил себе «никогда!». Нет, он бы не стал издеваться над другими! В угоду своим низменным желаниям переступать через все божьи и человеческие нормы морали — нет, нет, нет! Но… Всякий же раз чувствовал, что не до конца честен с собой. Чита! Если бы он владел ею, как владеет ею хозяйка! Удержался бы он от того, чтобы не воспользоваться её прекрасным телом себе в удовольствие? Отказался бы насладиться её безропотным послушанием? И где-то там, на изнанке его души, таился верный ответ. И чтобы заглушить этот тихий, но настойчивый голосок, он снова и снова яростно повторял себе: «Никогда! Никогда! Никогда!»

На высоком берегу гавани на площадке между двумя «пушкинскими» фонарями стоял большой крытый кружевной скатертью стол, уставленный различной снедью, полупустыми бутылками и бокалами. За столом расположилось человек пятнадцать, включая хозяйку.

Чуть в стороне от стола белел небольшой шатёр, увенчанный золочёным шпилем и украшенный воздушными шарами и разноцветными лентами.

Дальше, в небольшой низине, осторожно щупал сумерки нервными пальцами костёр. Рядом с выложенным булыжниками костровищем подмигивал остывающими углями длинный мангал на изогнутых кованых ножках. По другую сторону костра на широкой садовой скамейке-качелях, подложив под голову пухлые руки, в позе младенца спал огромный толстяк в голубых шортах и розовой рубашке, из-под которой, как перезревшее тесто, вывалился рыхлый бледный живот.

При виде подошедших Аркаши и Славки гости разом загомонили, словно свора собак в предвкушении скорой кормёжки. Столько «светлых» в одном месте Славка ещё не видел никогда. Даже по телевизору. И все они смотрели на него: кто-то с любопытством, кто-то с иронией, а кто и с презрительной гримасой на лице. От этих взглядов ему стало совсем не по себе.

Белобрысый вышел под свет фонаря и согнулся в поясе.

— Привёл, Ваша Светлость.

Славка стащил с головы картуз и неловко повторил Аркашин поклон.

Ника сидела на золочёном стуле во главе стола, развернувшись спиной к гостям. Она окинула придирчивым взглядом застывшего Славку:

— Ну, привет, подарок!

— Доброго вечера, Ваша Светлость, — едва слышно прохрипел Славка непослушными губами.

Вероника Егоровна довольно улыбнулась и обернулась к гостям:

— Ну вот, мои дорогие! Наш жених! Встречаем!

Из-за стола вышел мужчина в светло-коричневом клетчатом пиджаке и узких оранжевых штанах. Он танцующей походкой подошёл к Славке и, картинно выгибаясь, осмотрел его с ног до головы.

— Хо’гошенький какой! — воскликнул он, сильно грассируя, и обернулся к Веронике Егоровне. — П’годай!

— Альберт! — засмеялась хозяйка. — Сразу быка за рога! Нет уж! У меня на него свои планы! Ты же знаешь!

— Давай поменяемся! Бе’ги любого из моих мальщищек! Ты же видела моих адонисов? Какого хочешь заби’гай! А я ещё и доплачу тебе за это чудо!

— Нет, нет и нет! Он мой! У тебя уже сколько их? Десять?

— Двенадцать, — самодовольно улыбнулся клетчатый, поглаживая пальцем бровь. — Апостолы! Все как на подбо’г!

— Вот! А у меня только двое пока. Не жадничай!

Мужчина с сожалением посмотрел на Славку и, тяжко вздохнув, пошёл обратно к столу. Проходя мимо хозяйки, он задержался и прошептал:

— Дай хотя бы поп’гобовать! Неужели ты откажешь мне в такой малости?!

— Я подумаю, — сладко жмурясь, ответила Вероника Егоровна и погладила его по руке. — Давай не будем торопиться.

Славка, слышавший этот тихий разговор, без труда понял, о чём именно идёт речь, и обмер.

«Только не это! Всё, что угодно, только не это!» — с нарастающей паникой думал он.

Вероника Егоровна тем временем подняла наполненный бокал и торжественно провозгласила:

— Всё! Господа, дамы, у нас событие, которого я давно, как вы все знаете, ждала. Мы начинаем! Аракаша, давай! Не будем тянуть…

Белобрысый прочистил горло, набрал в себя побольше воздуха и вдруг заголосил дурашливым голосом:

— У вас товар, у нас купец! Как бы ваш цветочек, да под наш кусточек!

Гости дружно рассмеялись. Короткостриженая брюнетка, сидящая ближе всех к хозяйке, захлопала в ладоши, затем схватила со стола лист бумаги, заглянула в него и, с трудом сдерживая смех, ответила:

— Просто так не отдадим, а сначала поглядим!

Аркаша подтолкнул Славку в спину, заставляя подойти ближе к столу.

— Ну, смотрите, коли так. Не калека, не дурак. Всю Рассею обойдёшь, а такого не найдёшь!

Славка растерянно смотрел на веселящихся гостей. Неожиданная волна жара окатила его, будто он вошёл в парилку. Стало трудно дышать.

— Что-то нам не разобрать, брать его или не брать… — продолжала зачитывать с листа брюнетка. — Ник, а почему тут «брать»? Он же купец, а не товар.

— Да какой купец, Яночка! — махнула рукой хозяйка. — Он тоже товар. Читай!

— …Брать его или не брать. Мы должны увидеть все молодца в его красе! Пусть разденется он весь, прям сейчас и прямо здесь!

Последняя фраза брюнетки потонула в потоке восторженных междометий гостей. Громче всех голосил клетчатый, привстав со своего места, он, размахивая вилкой, как дирижёрской палочкой, требовал:

— П’гям сейчас! И п’гямо здесь! Да-а-а! Да-а-а! Да-да-да!

— Однозначно надо брать! — широко развёл руки белобрысый. — Нам тут нечего скрывать! Наш купец-молодец всем купцам купец! Всё в порядке, убедитесь: руки, ноги и конец!

Аркаша под дружный хохот подскочил к совсем уже поплывшему Славке и скороговоркой зашептал на ухо: «Раздевайся, дуралей! Быстро раздевайся!»