Юрий Саенков - Унэлдок

— Я вовремя! — развёл руки в стороны толстяк и уронил кучерявую голову на грудь, пуская слюни и глупо смеясь.

Пухлое запястье Эжена охватывал широченный золотой браслет.

— А ты чего?! — переключила Ника своё внимание на Читу. — Полезай на кровать! — И посмотрела на Славку. — Готов показать свою прыть?!

Чита послушно направилась к кровати, но когда она проходила мимо, казалось, безжизненного Эжена, тот вдруг ожил и проворно ухватил её за лодыжку.

— Стоаять! — он запрокинул голову и единственным открывшимся глазом хитро посмотрел на добычу. — Помоги-ка мне сстать.

Чита протянула руку. Но толстяк начал карабкаться по ней, как по столбу. Натужно с присвистом пыхтя, он поднимал с земли своё грузное тело, облапывая Читу: ноги, бёдра, ягодицы, талию, грудь… Пухлые руки Эжена с силой цеплялись за её кожу, оставляя после себя красные следы. Эжен дотянулся до волос, крепко ухватился за них и, кряхтя, подтянулся, едва не свернув Чите шею. Немного постояв, ловя равновесие, толстяк что-то нечленораздельно выкрикнул, за волосы подтащил свою скорчившуюся пленницу к кровати и швырнул её поперёк ложа животом вниз.

— Леажать!

Затем, громко сопя, он стянул с себя шорты, едва опять не завалившись на землю, поудобней расположил Читу и приступил к делу.

Остальные гости с интересом наблюдали за происходящим, азартно переговариваясь между собой.

Славка закрыл глаза. Он понимал, что стоило ему сейчас хоть как-то обозначить свой гнев, распирающий его изнутри, и будет только хуже. И не ему одному. Выход был один — спрятаться. И сделать он это мог только одним способом — не смотреть.

Но и спрятаться ему не дали.

— Плесень! — закричала Ника со своего дозорного поста. — Открой глаза сейчас же!

Славка открыл.

— И взгляда не отводи! Учись, как надо жену свою ублажать! А то ишь! Посватался, да и спрятался?! Отведёшь взгляд, ей пуще достанется!

Гости смеялись.

Славка смотрел.

Прямо перед ним ходил ходуном широкий дряблый зад Эжена. Толстяк гортанно постанывал, изредка останавливаясь, чтобы отпить из услужливо поданной ему Михаилом бутылки, и снова принимался за дело.

Это длилось бесконечно долго.

Снова заиграла песня, украденная Ермаком у Славки.

Своим огромным телом Эжен почти полностью загораживал Читу, Славке были видны только её безвольно покачивающиеся икры и белые с налипшими травинками ступни.

Яна перебралась на край кровати, присев возле спинки, и следила за процессом с таким умилением, словно перед ней стояла коробка с котятами. В какой-то момент она повернула лицо к Славке и, подёргиваясь всем телом в такт движениям толстяка, скорчила страдальческую гримасу. Она изображала Читу.

Славка смотрел.

Гости если, пили вино, то и дело весело комментируя происходящее. Парень с фиолетовыми волосами страстно целовал свою подругу, шаря рукой в вырезе её платья. Воевода Михаил, Якут и другой охранник плечом к плечу стояли в карауле возле стола, с плотоядными улыбками наблюдая за неутомимым Эженом и его жертвой. Ника пританцовывала на стуле и, коверкая слова, напевала Славкину песню.

Гости разошлись далеко за полночь.

Читу с разрешения Ники увёл с собой кто-то из мужчин-гостей. Клетчатый к Славкиному облегчению так нахлебался вина, что его, бесчувственного, гвардейцы унесли во дворец. Белобрысый и оставшиеся охранники быстро убрали все следы ночного пиршества. Затушили костёр, унесли стол, стулья и продукты, даже прибрали мусор. И только кровать осталась стоять под фонарём.

На кровати храпел Эжен, которого так и не смогли разбудить. Ника требовала унести его во Дворец вместе с кроватью, но воевода уговорил хозяйку оставить толстяка отсыпаться до утра под «присмотром» привязанного к столбу Славки.

Ночь была душной и абсолютно безветренной.

В наступившей тишине Славка медленно приходил в себя. Комары и настырный ладожский гнус пировали на его беззащитном теле. Но он даже был рад этому — боль от многочисленных укусов хоть в какой-то степени заглушала ту, другую, боль, которая, обжигая всё, кипела внутри него.

Украли статус, свободу, песню и даже фальшивую невесту у него украли. Обворованный с ног до головы, лишённый права на что-либо, он стоял под светом уличного фонаря и кормил не ведающих насыщения кровопийц.

А под утро со стороны Петербурга пришла гроза.

Сперва очень далеко, там, где заканчивался берег и дальше-дальше по-над водой, начало беспокойно ворочаться под своей свинцовой простынёй древнее Озеро. Едва уловимый гул катился из-за почерневшего на Западе горизонта. Тяжелогружёный поезд ещё только-только вышел из своего депо; первые ряды озёрного войска только-только поднялись в очередную атаку. Но теперь это был уже не ровный монотонный рокот, как в обычные слабоветреные дни. Теперь этот грозный тяжёлый звук рос, набухал, ширился.

Озеро шло быстро, не таясь. Шло, как хищник, преследующий жертву.

Славка слушал.

Застоявшийся разогретый воздух мощно всколыхнулся всей своей массой, будто гигантский таран ударил в невидимую стену. Заперешёптывались кроны сосен, зашело́шила потревоженная треста, захохотало Озеро, ступая на берег. И скоро Славку со спины обдал первый резкий порыв, окутал влажной стынью. Звонко захлопал тент над садовыми качелями, тонко завыли провода, прокатился первый ещё далёкий громовой раскат.

Белая ладожская ночь загустела и стала быстро гаснуть, обращаясь в непроглядную темь. Моросяные заряды становились всё плотней и резче. Невиданная буря шла с Запада. Она уже расправила свои угольно-чёрные крылья над усадьбой и стремительно неслась всё дальше и дальше, жадно заглатывая высокий серебряный простор неба.

— Надел он белый бинт! — плача и смеясь, запел Славка, приветствуя Озеро. — И с ним пошёл на бунт!

Зашипело за спиной, словно на тысячу раскалённых сковородок с кипящим маслом разом бросили тысячи кусков сырого мяса. Стена воды обрушилась на Славку и покатила дальше, растворяя в бушующей круговерти всё, что ещё можно было разглядеть: общежитие, парк, статуи, фонтан, Дворец — весь мир! Всё исчезло! И только в свете фонаря над Славкиной головой небесные струи сияли золотом и серебром, и он стоял в центре этого искрящегося шара голый и продрогший.

Озеро пришло.

Нестерпимо яркая вспышка полоснула по глазам, и тут же, не прошло и секунды, оглушительно треснуло небо. А потом заполыхало всё вокруг. Молнии со страшным шипением вонзались в кипящую землю, остервенело стегали её электрическими кнутами. Металлическая стойка, к которой Славка был привязан, гудела и вибрировала от страшных ударов стихии.

Теперь для Славки свой танец танцевала Смерть. Одного попадания молнии в фонарный столб было достаточно, чтобы навсегда выжечь из Славки всё: прошлое, настоящее, будущее, всю боль, все страхи — всю его жизнь. Его это не пугало. Напротив, он почувствовал невероятное возбуждение. Его член снова набух, ожил, напрягся до боли, встав почти вертикально, будто там, в грохочущей-сверкающей вышине скрывалась единственная алкаемая им услада.