Ксения Мирошник - Невыносимая мисс Пэг [litres]

– Твой отец арестован, – выдохнул он.

– Что? – Я вскочила с места. – Ты почему сразу не сказал? За что он арестован?

– Сядь, и я расскажу, – строго сказал Брис, а когда я не подчинилась, повысил голос: – Сядь!

Сердце рвалось из груди, тревожно колотясь в сумасшедшем темпе. Бриса таким суровым я еще никогда не видела, хотя мы с ним хорошо знакомы. Стоп, тогда откуда он узнал, что Бастиан Идо мой отец?

– Я слышал часть разговора между Гобером и твоим отцом и догадался, что твоя настоящая фамилия Идо, – пояснил полицейский, словно прочитав мои мысли. Я всмотрелась в его лицо пристальнее. Если даже ему известна моя фамилия, то это еще ничего не значит. О том, что я та самая первая жертва, он, похоже, даже не догадывался. – Твой отец угрожал Северину Дювалю в публичном месте, он буквально выволок его из министерства, а что произошло между ними дальше, я не в курсе. Это дело тоже у Гобера. Главное, пойми, что сделать ничего пока не сможешь. То есть не в участке точно. Отец твой, как я понял, не велел оповещать семью, поэтому ты не в курсе.

– И ты думаешь, я буду сидеть сложа руки? – возмутилась я.

– Нет, конечно. Я просто хочу сказать, что лишние волнения ни к чему. Твой отец в порядке, Гобер не зверствует. Они даже вроде как поладили.

– Какое имеет значение, что они поладили? Я хочу, чтобы отца освободили!

– Имеет значение, Долли, что к родителю твоему хорошо относятся, никто его не прессует. Он в порядке, – строго пояснил Брис. – Ты лучше поговори с дружком своим, младшеньким Дювалем. Пусть он как-то повлияет на отца. Если Северин Дюваль заберет заявление, то инцидент будет исчерпан.

Над словами Бриса стоило подумать. Зная отца, я была уверена, что пара дней в камере его не сломит, он их даже не заметит. Конечно, это не означало, что я оставлю его там, хотя отцу стоило бы подумать, прежде чем совершать настолько опрометчивый поступок. А вот попросить Армана я действительно могла. Признаться, первой мыслью было отправиться в аббатство Клюни самой и потребовать, чтобы Дюваль-старший забрал это чертово заявление. Но это было бы не менее глупо, чем действия отца. Я могла сделать только хуже.

– Ты прав, мне стоит обратиться к Арману, – как можно спокойнее ответила я, поднимаясь со стула. – Я так и сделаю.

– Возможно, поможет опровержение, которое ты написала…

– Какое опровержение? – не поняла я.

– Ну как же? В утренней газете, на первой полосе, – удивленно уточнил приятель. – Эта новость уже всколыхнула Париж! «Фигаро 41» сегодня выпустила опровержение статьи о причастности Армана Дюваля к убийству Кароль Пети. Под ним значится твое имя.

– Еще одна статья. – Я снова присела на стул.

– Ты выглядишь так, словно не знала о ней, – стушевался Брис.

Мужчина сделал знак официанту и попросил принести утренний выпуск «Фигаро». Молодой человек уже через минуту протягивал моему спутнику газету, но Брис указал на меня, и статья оказалась прямо перед моими глазами. Как и говорил мой приятель, опровержение было на первой полосе. В нем говорилось о поспешности сделанных мною выводов, об отсутствии доказательной базы и о несправедливости по отношению к уважаемой семье и ее чаду. А в конце полные раскаяния извинения и мое имя.

Я печально вздохнула, осознавая, что Лакомба прижали. Сначала заставили выпустить ту самую злосчастную статью, а теперь, вероятно, Северин Дюваль подсуетился, чтобы обелить имя сына. И не то чтобы родитель Армана был не прав, но я думала лишь о последствиях для папаши. Он накрепко застрял между двух огней, и выбраться ему будет очень непросто. И такая тоска меня одолела, что я едва сдержала стон отчаяния. Эта история должна уже закончиться. Сколько я еще смогу вынести – не знаю.

– Ты не писала ее? – догадался Брис, с сочувствием взирая на меня.

– Нет, – ответила я. – Прости, мне нужно идти.

Проходя мимо приятеля, я благодарно коснулась его плеча и чуть сжала непослушными пальцами. Внутри зарождался бунт. Я так устала от бесконечной череды неприятностей, опасностей и боли.

У стойки администратора попросила разрешения позвонить. Молодой человек учтиво поклонился, натягивая улыбку, и деликатно отошел. Первым делом я попросила соединить меня с редакцией «Фигаро 41».

– Я ждал твоего звонка, – устало сказал Лакомб.

– Северин Дюваль? – просто спросила, зная, что он поймет, о чем я.

– Да, и он был настроен очень агрессивно, Долли. Он не оставил мне выбора…

– А как же те, кто заказал статью? Что теперь будет?

– Я готов ко всему. – Голос папаши прозвучал обреченно.

Сердце обожгло болью, мне показалось, что несокрушимый редактор самого популярного издания Парижа опустил руки.

– Я отправил семью еще дня три назад, сегодня вечером присоединюсь к ним, – продолжил он. – Сдаю дела новому редактору.

Я некоторое время молчала, совершенно не представляя, что сказать человеку, который, несмотря на все произошедшее между нами, остался одним из самых близких в этом городе. Все дурное само собой ушло на второй план. В памяти всплывали лишь приятные моменты: совместные ужины, забавные споры и добродушные наставления папаши. Он всегда относился ко мне с особой нежностью, родительской. Недоразумение, рассорившее нас, было печальным, но уже не причиняло мне столько боли. Я понимала мотивы Лакомба и где-то в глубине души уже давно его простила.

– Долли, детка, – тише заговорил он, – если бы я мог, я бы сделал все возможное, чтобы помочь тебе выпутаться. Могу лишь сказать, кто заказал статью…

– Корро, Александр Корро, – перебила я его.

– Уже знаешь, – вздохнул папаша, – значит, и тут я оказался бесполезен.

И снова сердце сдавило беспощадной болью, тревога заставила схватиться за провод, мысли путались, а слова никак не срывались с губ.

– Береги себя, девочка, будь настороже и помни, что ты сильная! Я всегда это знал, видел в тебе отвагу и нежелание сдаваться. Ты выберешься, я знаю. Прости меня, прошу, прости…

Глаза обожгли слезы, я проглотила комок, что мешал говорить, и тихо ответила:

– Я простила… я вас простила.

Я знала, что папаша должен услышать эти слова, они были ему нужны. Сейчас он виделся мне не суровым редактором, а уставшим пожилым человеком, которому необходимо прощение, чтобы попробовать спокойно дожить свой век.

– Спасибо, детка, – выдохнул он, и я будто услышала, как он улыбнулся.

Сил говорить с ним больше не было, и я отключилась. Несколько раз шумно выдохнула, приводя растрепанные чувства в порядок, и позвонила в отель Армана. Пришлось подождать, но голос Дюваля подействовал на меня благотворно:

– Слушаю.

Всего одно слово, а по телу разлилось тепло, сердце подпрыгнуло, и теперь я теребила провод уже от волнения. Такой каскад чувств, пережитый всего за несколько минут: от горечи и боли до трепетного счастья и легкого возбуждения, способен выбить почву из-под ног любого. Что уж обо мне говорить.