Франсуа Плас - Королева под снегом [litres]

По дороге они видели другие группы полицейских, которые прочесывали берега.

Над ними пролетел вертолет. От ветра по воде пошли круги. В открытой боковой дверце сидел снайпер, высунувшись наружу.

– Идиотизм, – сказал Хан. – Ее нельзя убить, это же дух. Она бессмертна.

Рынок Камден был оцеплен. Полицейские сдерживали горожан по периметру на берегах канала, подступы к которому перекрыли. То и дело подъезжали новые полицейские машины с включенными мигалками, но сирены не гудели.

Хан заметил на крышах еще двух снайперов. Он указал на них Сэм, гордясь, что высмотрел их. Сэм куда меньше нравилась вся эта полицейская суета. Это напоминало государственный переворот, только будто извиняющийся. Силы были развернуты немалые, но ходили они на цыпочках, и от этой атмосферы ей было не по себе. В конце концов, так сменяет одна эпоха другую, один режим другой. Вас не пускают под тем предлогом, что из зоопарка убежал зверь, вы повинуетесь не раздумывая… и просыпаетесь слишком поздно. В другой стране, с другими законами.

Сэм и Хан вышли из запретной зоны, и зеваки вытягивали шеи, разглядывая их. Еще немного – и их объявили бы героями, чудом спасшимися из когтей смерти.

Какой-то турист заснял их: идет красивая девушка с чертами таитянки, а впереди вышагивает ее маленький паж в балахоне до колен, бережно держащий перед собой, как идола или святыню, пластмассовую фигурку королевы.

Они шли, и толпа расступалась перед ними.

Тротуары были полны опечаленных людей. Они звонили, просматривали почту и новостные сайты, набирали сообщения и твиты. Если говорили между собой, то вполголоса. И тут Сэм поняла, что Хан ничего не выдумал. Королева действительно умерла.

Группки любопытных толпились у каждой витрины, где был экран. Везде одни и те же программы показывали кадры с умершей королевой: юная королева с Черчиллем, королева на своей свадьбе, королева на своей коронации, королева принимает парад, королева в Индии, королева на своем юбилее… И каждые пять минут, как рефрен, один и тот же кадр: королевский лакей в трауре, одинокий и торжественный, заснятый издали на выходе из Букингемского дворца, потом он же, крупным планом, степенно идет к монументальному порталу, чтобы вывесить скорбное объявление в черной окантовке.

Беспощадный зум на вписанное имя.

Не оставляющий никаких сомнений.

Именно эти кадры всякий раз вызывали рыдания.

– Ты был прав, Алмаз, – прошептала Сэм, – извини меня.

– Ничего, – ответил Хан. – Ты же не знала.

Он по-прежнему держал перед собой статуэтку с пластмассовой улыбкой. В каком-то смысле, рассекая воздух своей крошечной ручкой в перчатке, как щеткой дворников, королева открывала им путь. У Хана был такой серьезный вид, он так проникся властью, которой она их наделила, что на них оборачивались. Одни склоняли головы в знак скорби, другие коротко крестились, а некоторые улыбались, в последний раз видя августейшую особу, приветствующую свой народ. Находились и такие, что хотели потрогать ее пальцами. Одна женщина даже провела рукой по волосам мальчика.

Сэм больше ничему не удивлялась. Она лишь пожинала плоды благоговения, распространяемого их процессией во главе с ее маленьким спутником. Искать логическое или рациональное объяснение событиям она давно перестала.

Сбивающиеся с курса самолеты, улетающие тигры, снег в апреле и полиция на каждом углу, вертолеты со снайперами и маленький беглец, шагающий со своей сувенирной святыней, точно карнавальный епископ… То, что случилось, казалось, произошло в другом измерении. Смерть королевы словно остановила ход времени и жизнь людей. Это было цунами чувств, огромная волна, слизнувшая больше полувека истории.

Сэм заметила часы на уличном экране и обнаружила, что уже гораздо позже, чем она думала.

– Мы пришли, – сообщил Хан, показывая на ряд кирпичных домов в конце улицы. – Вот мой дом.

Тот дом, на который он указал, был окружен группой зевак. Скорая помощь и две полицейские машины стояли перед кордоном, перекрывшим вход.

– Это за миссис Биглет, – прошептал Хан.

Сэм не была в этом уверена, но ей показалось, что рука королевы при этих словах замахала в такт чуть быстрее.

Элиот спускался по Док-стрит, когда пришло сообщение от матери.

«Элиот, я буду поздно. В холодильнике есть всё что нужно».

«Окей, мам, не давай им ухайдокать тебя работой».

«Как же! Начальство рвет и мечет».

Мать Элиота работала в центре видеонаблюдения в Вестминстере, куда на десятки мониторов передавались записи с камер наблюдения по всему городу. Ее специально обучали засекать подозрительное поведение, от банальных нарушений дорожного кодекса до нападений с рукоприкладством. Из-за снегопада происшествий стало больше – в основном безобидных, просто на улицах было скользко, люди падали и сталкивались. Но с сообщением о смерти королевы ожидались бесчисленные осложнения на ближайшие дни, а уж приток туристов рисковал привлечь карманников, точно мух на горшок меда. Как будто этого было недостаточно, из зоопарка сбежал тигр, и никто не знал, по какой причине.

Элиот не очень любил рассказывать, что его мама проводит дни, шпионя за согражданами, а уж для Фергюса это был и вовсе стыд, работа на полную ставку на службе Большого Брата.

– Твоя мамка ладно, я ее знаю, но прикинь, было бы правительство с другой идеологией, ну, не знаю, если бы у нацистов была в распоряжении эта пакость?

– Моя мама не нацистка. И представь себе, идеология у нее есть. Даже этика. Она защищает людей.

– Всё равно все мы под колпаком. А под колпаком нам крышка.

Таких споров Элиот предпочитал избегать. Тем более что в вопросе честности Фергюс был далек от идеала. Парень давно промышлял разными не вполне законными делишками. Он мог сколько угодно морочить голову россказнями про нацистов, дело-то было в том, что ему не хотелось попасться на горячем, вот и всё.

Так Элиот размышлял, когда зазвонил его телефон. Он взглянул на номер – это был как раз Фергюс.

– Эй, ты в курсе? – спросил тот.

– По последним известиям, мы живем всё на той же планете.

– Ты прав. Кроме кротов и морских свинок, не знаю, кто мог пройти мимо, это идет нон-стоп во всех сетях… С ума сойти! Люди заговаривают друг с другом на улицах, я видел, как старичье разводит сырость… Знаешь, что я подумал? Надо бы вложиться и продавать цветы вместо твоего дурацкого плана с разгрузкой фургона. Прикинь, какие бабки?

– Я бы не отказался, но, касаемо вложений, надо всё-таки иметь на что купить три пучка петрушки…

– Кстати о цветах, ту девчонку-то с телефоном ты догнал?

– Не будем об этом.

«Тем лучше», – подумал Фергюс, а вслух сказал: