Франсуа Плас - Королева под снегом [litres]

– Тогда встретимся у Тома?

– Идет.

У Тома царило волнение. Маленький зал был битком набит, еще больше, чем на Лиге чемпионов. Но лица завсегдатаев были мрачны, как после стрельбы в молоко. Останавливались незнакомые прохожие, даже люди, никогда не покидавшие своих квартир, вышли разделить этот исторический момент.

Новостная лента ползла под кадрами внизу экрана, информация не отличалась разнообразием: заявления правительства, непосредственные последствия для королевской семьи, соболезнования от глав государств со всего мира, протокол национального траура.

Шло по кругу пиво, свидетельства и воспоминания тоже, и сопутствующие комментарии, более или менее мутные в зависимости от числа опустошенных пинт. Шли кадры большого народного горя вокруг похорон леди Дианы, и комментаторы вспоминали холодную реакцию королевской семьи на ее гибель, уже устанавливая связь между двумя событиями и задаваясь вопросом, будет ли скорбь о королеве иметь такой же вес, как та, давняя, выказанная всей страной о ее невестке.

В зале тотчас закипели страсти. Все помнили леди Ди, «народную принцессу», помнили, какое волнение подняла ее преждевременная смерть и какие битвы вели газеты, чтобы Корона удостоила ее национальных похорон.

– Но при чём здесь королева? – возмущалась какая– то старушка, чуть не плача. – Диана была продуктом популярной прессы, она больше не принадлежала к королевской семье! Наша Елизавета взошла на престол, когда Черчилль был премьер-министром! Черчилль!

– Самое долгое царствование за всю историю Англии, – заметил мужчина в свитере крупной вязки, чей густой бас перекрывал окружающий шум. – Ага, самое долгое…

Часть зала повернулась к нему, пока он ломал голову, что бы еще сказать, накрыв свою пинту огромными ручищами.

– Она знала «Битлз», «Роллинг Стоунз», Боба Марли, – вставил еще чей-то голос.

– Элтона Джона.

– Мадонну…

Их воспоминания пошли по этому музыкальному дефиле, добавив потом Тэтчер и сошедшие с рельсов поезда, Бобби Сэндса [12]и Ирландию, Фолкленды и Ирак, Европейский союз и Брексит, хорошее и плохое, еду и питье, но в принципе у каждого она осталась в уголке памяти. Она была частью семьи, всех британских семей, потому что она была их королевой.

Есть масса способов покончить с собой: можно сигануть с моста или наглотаться снотворного, попробовать поочередно все орудия, описанные в «Клуэдо» [13], насыпать в чай мышьяка, выстрелить себе в колено, разбить голову канделябром, но срабатывает не всегда – статистика это доказывает. Захоти кто-нибудь в этот день в квартале Уайтчепел свести счеты с жизнью, ему достаточно было бы зайти к Тому, встать на стол, дождаться, когда внимание публики, шести десятков человек от тринадцати до восьмидесяти семи лет, сосредоточится на его ораторской импровизации, грубо нарушившей церемонию, и крикнуть во весь голос: «Да здравствует Республика!»

Он тотчас упал бы замертво, сраженный взглядами, острыми, как кинжалы для колки льда. Умер бы от стыда или от страха, неважно: идеальное преступление и свершившееся самоубийство.

Поэтому критики королевской семьи ограничивались туманными сожалениями о поведении принца такого-то, который не должен был… или герцогини такой-то, которая могла бы… Но это не имело значения – новости всё равно возвращали отбившихся от стада к главному, к объявлению на воротах Букингемского дворца, скорбным минам журналистов, опущенным шторам в дворцовых окнах и приспущенному флагу. Лондон оделся в траур под круговертью нежданного снега, словно кто-то, взмахнув ластиком, стер дворец.

Этот феномен повторялся во всем Соединенном Королевстве. В пабах маленьких деревушек и в сердце бедных кварталов, где ютились сообщества иммигрантов, – везде было одно и то же единение в горе. Без королевы останется ли что-нибудь от Англии? Множились спонтанные проявления скорби. Свечи, цветы, фотографии в рамках, письма и детские рисунки – горы всего этого росли у памятников и церквей, приглашая прохожих помянуть усопшую.

Добавим к этому кипение в редакциях. Был созван по тревоге весь цвет журналистики, папарацци прибывали с файлами и фотоматериалами, непрерывно вибрировали и звонили телефоны. Разумеется, не могло не произойти нечто в кильватере подобного события. Кто первым выдаст сенсацию? Старые вояки сохраняли хладнокровие, но поглядывали на молодых волков, готовых занять их место.

Желторотые новички паниковали. С чего начать, что сказать, что сделать и, главное, как не попасть пальцем в небо?

В интернете уже ходили самые безумные слухи, но и новости центральных газет, подтвержденные достоверными источниками, сами по себе были полны сюрпризов и странностей.

Уже говорили о нехватке бумаги для газет: главные издания выкупили все запасы для завтрашних специальных выпусков.

В Гайд-парке гигантская цветочная змея появилась за неполных два часа между Мраморной аркой и Гайд-парк-корнер: цветы возлагала толпа, утопающая в горе и сострадании. Картина трогательная и эфемерная, как природная инсталляция Энди Голдсуорти.

Упоминалась тигрица, убежавшая из зоопарка, но репортаж, который в нормальное время занял бы целый новостной канал на весь день, не продержался и десяти секунд и был тотчас сметен непрерывным потоком кадров, посвященных королеве.

В индийском квартале, в Саутхолле, некий йог в дань памяти ее величества перекрыл уличное движение, устроив медитацию на коврике с гвоздями посреди Бродвей-авеню.

Над всей страной летали лебеди. Их белые стаи заполонили пруды и Темзу. Один историк напомнил, что, согласно традиции, восходящей к средневековому эдикту, все дикие лебеди принадлежат Короне.

Репортажи шли чередой. Выступали специальные корреспонденты из Букингемского и Виндзорского дворцов, другие с микрофонами на улицах собирали впечатления от сюжетов о ее величестве. Иногда камера ловила интересный кадр. Так, в торговом квартале Камдена показали, как мальчик с сияющими глазами вел по улицам девушку и нес перед собой пластмассовую фигурку королевы, перед которой склонялись прохожие.

Фергюс толкнул локтем Элиота, рассеянно следившего за новостями, явно где-то витая. У Элиота были свои причины хандрить, но, коль скоро к нему присоединилась вся страна, на здоровье! Не ему мешать своим соотечественникам топить тоску в пиве или виски. Лично у него тоже хватает горя и обид.

– Элиот, ты что, не видишь?

– Чего?

– Это она, это Сэм.

– Кончай пороть чушь, не смешно.

– Да посмотри, говорю тебе!

Элиот выпрямился и едва успел увидеть девушку, идущую по центральной улице Камдена рядом с маленьким мальчиком, индийцем или пакистанцем. Толпа расступалась перед ними, некоторые любопытные даже шли следом, но вскоре вновь возвращались к своему горю.