Анастасия Гор - Ковен заблудших ведьм [litres]

Привезя Коулу коробку с новыми документами и старенький ноутбук, он занес все это добро нам на крыльцо и причесал пятерней спутанные рыжие волосы. В солнечном свете они горели, как костер Белтейна, а его зеленые глаза напоминали о лесах Вермонта, по которым я истосковалась всей душой. В кои-то веки без кобуры на поясе, но в растянутой майке и спортивных шортах, Сэм потер пальцами розовый отпечаток волчьих зубов на плече, заметив, куда я смотрю.

– Так что насчет Зои? – вернул меня на землю он. Каждый раз, когда Сэм притворялся, будто ему не больно, он жевал нижнюю губу. – В последний раз она писала мне месяц назад. Сказала, что ей нужно больше времени, чтобы уладить всякие там вуду-делишки… Якобы все оказалось сложнее, чем она предполагала. Зои рассказывала тебе, что она подразумевала под этим «сложнее»? Она точно успеет к Самайну?

Я неловко замялась, стыдясь признавать, что не общалась с ней даже дольше, чем Сэм. На телефон она не отвечала, а все костяные голуби и пламенные записки, которые я ей отсылала, пропадали без вести. Моя тревога за Зои росла с каждым днем, но я топила ее в чувстве долга и понимании, что не могу разорваться на две части, борясь за ковен Вуду и за свой одновременно. Силы Зои как ведьмы, принесшей мне ковенант, все еще текли во мне – и это главное. Значит, она по крайней мере жива. Да и вряд ли убить Мари Лаво было так просто… Жаль, что этим нельзя было успокоить Сэма – Зои не простит мне, если он узнает о ее прошлом от кого-то, кроме нее самой.

– Нет, но это было понятно сразу. Такой скользкий тип, как Рафаэль, будет биться за верховенство до последнего. Но если Зои обещала успеть к Самайну, значит, успеет. Я верю в нее.

Сэм отвесил вялый кивок, явно неудовлетворенный моим ответом, и залпом допил содержимое бумажного стаканчика.

– Обалденный лимонад! Правда, забродил маленько, – сказал он, протягивая его мне, уже пустой. На дне блестели пурпурные капли. – Можешь налить еще?

Я скосила на стакан глаза и принюхалась: из него веяло горькими ягодами, ацетоном и марокканской мятой, листики которой прилипли к стенкам. Именно так еще несколько дней после Ламмаса пахло от Диего с Морган, ходивших с ведерком в обнимку. Решив не сообщать, что этот самый «лимонад» недавно положил половину деревни, я переглянулась с Коулом и послушно двинулась в дом за добавкой.

– Трое детей?! Так много?

– За все лето…

– И ты считаешь это победой?!

– По сравнению с тем, что весной пропало пятеро – да, считаю! – Сэм повысил голос, смяв в руке папки, часть которых с космической скоростью листал Коул, будто сканируя их взглядом, а не читая. Я же притихла за углом дома с бутылкой настойки в руках, поняв, что ушла как никогда вовремя, но могу очень невовремя вернуться. – Мы патрулируем школы, сады, площадки… Но на прошлой неделе пропал еще один.

– Тело уже нашли?

– Нет, но, боюсь, это лишь вопрос времени.

– Появились общие приметы у жертв?

– Одному шесть, другому десять… Мальчики, девочки. Хулиганы и паиньки. Американцы и иммигранты. Ему, кажется, абсолютно плевать, кто именно, – главное, чтобы не старше двенадцати лет.

Коул помассировал пальцами виски, раздумывая, и вернул Сэму папки.

– Это хлебные крошки, а не улики. Есть еще что-нибудь?

Сэм переступил с ноги на ногу, будто не знал, стоит ли показывать Коулу. Но все-таки он вынул из кармана скомканную бумажку – в желтых пятнах, обгоревшую и замасленную. Коул дотронулся до нее с омерзением, разворачивая на расстоянии вытянутой руки, чтобы прочитать без очков. Его лицо застыло.

– Что это за дерьмо? – Мне почти не доводилось слышать, как Коул бранится, но после того, что он озвучил, я и сама бы не выразилась лучше: – «Кости-кости. Леденцы. Собираю их в ларцы. Откроешь – выбегут детишки. Сыграем снова в кошки-мышки? Кости – сладость на десерт. Они на карусель мою билет. Ваши косточки я заберу и для крепких снов в подушки их набью. Кости – будущий сервиз. Ваших матерей ждет незабываемый сюрприз! Ведь нет подарка от ребенка краше, чем новая посуда из его коленных чашек».

– Да он у нас поэт, – выплюнул Сэм, пока Коул наворачивал вокруг него круги. – Я нашел это на последнем месте преступления. Не стал класть в вещдоки, решил, вдруг Одри сможет выследить его…

– Я покажу ей. – Коул спрятал записку в карман и вздохнул: – Вырывать у детей кости и выбрасывать их тела на обочину, как фруктовую кожуру… Каким же чудовищем нужно быть?

Сэм отвел глаза и чертыхнулся, сминая пустой бумажный стаканчик в кулаке.

– Не верю, что говорю это, но ты нужен полиции, Коул. Охотник со сверхъестественной чуйкой на гнильцу – вот чего нам не хватает, чтобы наконец покончить с этим уродом!

Коул прикусил нижнюю губу и покачал головой, что-то бормоча в ответ о том, что он нужен здесь, в Завтра, и его долг атташе превыше всего остального. В моих ушах эхом гудело « вырывать у детей кости ». Ничего другого я уже не слышала. Поэтому вышла к Сэму с Коулом на ватных ногах и, молча протянув им настойку, оглянулась на деревню.

– Одри, ты куда?

Я не ответила, быстрым шагом поспешив к шатру на другом конце поселения. Такой же, как у Ворожеи, только в несколько раз меньше, он был огорожен розовыми кустами, а внутри весь заставлен резными тумбами и шкафчиками с ингредиентами. Шипы цеплялись за одежду незваных гостей, но меня, однако, в этот раз пропустили беспрепятственно. Коул остался снаружи, пытаясь отцепить от своей одежды безжалостные цветы и колючки, обвившие его с макушки до пят.

– Верховная Шайя!

Сначала я позвала ее тихо, боясь нарушить старческий покой, но затем окликнула громче, вспомнив о старческой глухоте. Внутри пахло лимонным курдом и полынью, а очаг приветливо замигал, стоило мне пересечь порог, нагнувшись под связками трав и ловцами снов.

Шайя сидела в кресле, изготавливая еще один, как и всегда – из ивового прута и совиных перьев. Ее глаза были безмятежно закрыты, а пальцы плели нити ловчее, чем это делали паучьи лапки. При моем появлении она чуть приподняла голову, но открывать глаза не спешила. Очевидно, ей давалось это с таким же трудом, как и говорить, поэтому вместо слов я услышала ее мысли в своей голове:

«Город твой еще стоит, но уже тревожен. Ты не зря переживаешь… Верховная – сердце земель. Если ее нет, оно не бьется, и земля начинает гнить заживо. Тебе пора домой, милая».

Я покачала головой, подходя ближе. Половицы заскрипели, как и кресло Шайи, когда она встала. Серые волосы были подвязаны платком с золотой тесьмой, а с плеч спадала вязаная вуаль. С годами тепло уходит вместе с молодостью и красотой.

– Я не могу уехать сейчас, вы же знаете. Дар сотворения…

Я подала ей руку для опоры, но Шайя гордо отмахнулась, снимая с крючка свою трость.