Борис Ярне - Синтез [litres самиздат]

Дальше удаляться от Центра Максим не стал и решил остановиться в местном мотеле. Местечко, где тот располагался, судя по наименования автобусной остановки, называлось Белькау. Войдя в мотель, Максим заказал номер на ночь.

– Наличные? – спросил метрдотель

– Да, – ответил Максим.

– Имя?

– Микки Рурк.

– Ваш ключ.

– Спасибо.

Войдя в номер, Максим никак не стал осматривать его, даже пропустил, где в номере туалет и душ, есть ли телефон, куда выходит окно и так далее. Заперев за собой дверь, он, не раздеваясь, опрокинулся на кровать и, пару минут поёрзав, выбрав наиболее удобное положение, уснул.

Темный коридор, ни души. Стены белые, краска выцвела, кое-где обвалилась. Запах старой гнили и пыли, долго скапливающейся в каждом укромном месте. Все двери заперты, и заперты, судя по всему, давно. На каждой двери свой номер. Но это не гостиница, не жилой дом, не тюрьма, не больница, не институтское или министерское учреждение, и тем более, не какое-либо офисное помещение. Коридор огромен. Его конца не видно. Тишина. Только лишь создается впечатление, что где-то в глубине каждого кабинета, или комнаты, или, что там ещё может быть за запертыми дверьми, где-то вдалеке, совсем вдалеке, может быть, совсем-совсем бесконечно далеко, ещё за множеством дверей, слышно что-то, напоминающее жизнь. Если нарочно не прислушиваться, то можно ничего и не услышать. Может, ничего и нет совсем. Просто пустой коридор с запертыми дверьми, уходящий куда-то настолько далеко, что совершенно не интересно знать, что там в конце. Есть там выход, нет, стена там, пропасть. Не важно. И совсем не страшно. Максим бредет по коридору один. Куда-то вперед… а может назад. Он уверен, что пытаться дергать за ручки дверей не имеет смысла – все двери заперты. Он просто-напросто один. Он был один… Он будет один? Эти двери – двери жизни… Точно! За каждой из этих дверей когда-то родилась, развилась и ушла вперед чья-то жизнь. И необязательно, чья-то одна, возможно, это была целая семья, целый род, целый союз родственников. Они все нашли друг друга, зашли в двери, заперлись, отправились дальше, и теперь откуда-то издалека слышен их шум. Вероятно, смех. Возможно, в чьём-то семействе кто-то родился и вся родня счастлива. И чем счастливее родня, тем дальше от дверей они уходят, всё дальше, вперед, навстречу жизни и новым свершениям, подвигам, достижениям, новым победам, новому счастью. Новой жизни. Ведь, жизнь на месте не стоит. И ты не стой. Иди по жизни вперед к новым свершениям, к новому счастью, чтобы и тебя далеко, где-то совсем в глубине за этой дверью радовал детский смех новой жизни…

Максим шёл не спеша, очень медленно перемалывая в голове навеваемые мысли. Почему он был один? И почему все двери были уже закрыты. Неужели он уже опоздал? А туда можно опоздать? А туда, это куда? К счастью? Они там за дверьми довольны собой? Вероятно, раз заперлись так давно, что об этом коридоре забыли.

«А этот коридор связан с тем коридором, через который я попал сюда? Для чего я об этом подумал? Я ушёл от линии».

Невыносимая тоска навалилась на Максима в этот момент. Его ноги подкосились, и он рухнул на пол.

«Может, те, что за дверьми достойны той счастливой жизни, а я тут потому, что меня не пускают, а не пускают меня потому, что я неспособен жить. Я неспособен жить? Я не способен…»

«У нас есть цель, поручик, мы всё найдем! У нас есть достоинство, мы всё отстоим! У нас есть честь, за нами правда, с нами свобода! У нас есть сила! Мы победим! Так-то, мой поручик».

Максим попытался подняться, но его тут же подкосило, и он рухнул на пол, уже почувствовав настоящую боль…

Болел локоть. Максим открыл глаза. Так и есть, он свалился с кровати. Медленно поднявшись, он взглянул на часы. Десять вечера. Проспал часа три. На этот раз он решил осмотреть номер, умылся, привёл себя в порядок и тут же ощутил легкий голод. Голод в моменты нервного напряжения, каковыми изобиловали последние дни, его, как правило, не постигал, но, тем не менее, проявился. Судя по всему, организм был истощен.

– Ты куда, приятель? – спросил Максима метрдотель.

– Хочу перекусить. Через дорогу видел кафе круглосуточное.

Метрдотель переглянулся со стоявшим рядом дальнобойщиком, судя по всему, завсегдатаем мотеля.

– Не советовал бы я в такое время туда нос совать.

– Что-то не так? – спросил Максим.

– Тут есть ребята, которые считают наше местечко своим, а чужих не очень любят. Понимаешь, о чём я?

– Слушай, пацан, – обратился к Максиму, стоящий рядом, дальнобойщик, настоящий верзила, – ты хочешь нарваться? Да ещё на ночь глядя? Ты на себя посмотри. Или у тебя где-то есть кнопка, которая раздует тебя так, что всех вокруг «ушатаешь»? – Он рассмеялся. – На меня глянь. Я тебя сдую, как таракана, и то в дуду не дудю. Заползи в свою хибару и сопи в обе дырки, чтоб не задели. Наше дело сторона.

– Совет исключительно дружеский.

Метрдотель, дальнобойщик, и его напарник, стоявший рядом, дружно и громко расхохотались.

Максим прекрасно понимал, о чём они говорят, и хотел было что-то ответить, но у него так зашумело в ушах, что он стоял, словно оглушенный неприкрытым оскорблением. Над ним откровенно издевались.

– А если они там, – начал Максим, но тут же осёкся.

Он не имел понятия о том, что хочет произнести, и голос у него задрожал так, что он готов был расплакаться. Он готов был расплакаться от унижения, презрения и утверждения каким-то мужланом, который, может и читать-то толком не умеет, где его место в этой иерархии жизни, в этой пищевой цепочке.

– Не парься, девочка, – задорно прорычал верзила, смачно треснув его по спине, и направился к себе с номер, позвякивая чем-то горячительным в своей сумке.

Все трое, находящиеся в холле мотеля, вместе с метрдотелем, незримо и неслышно посмеивались над Максимом. Он это видел. Ему было не то, чтобы стыдно или обидно. Ему было больно от того, что это всего лишь жизнь, и ничего в этой жизни не меняется веками, в какой бы ты стране, или в каком бы ты времени не находился. Он, будучи совсем не боевой комплекции, в сущности, не способен что-либо совершить, и тот, «кабан», полная его противоположность, также ни на что не способен. Так в чём причина трусости и этого животного рабства перед любой самой ничтожной силой, заявляющей свои права на нашу свободу и власть над нами?

– У вас есть, что выпить? – несмело спросил Максим.

– Вообще, можно устроить, – улыбаясь, ответил метрдотель, – не вопрос. Но только выпивка. Ничего, к сожалению, больше нет в это время.

– Водки, – отрезал Максим.

– Ага.

– Двести грамм.

– Угу.

– И лимон.

– Пардон.

– Ладно. Впишите в счет.

Дальнобойщик, уже поднявшись на полпролёта, остановился.

Максим, захлебываясь, осушил стакан и с силой ударил его о стойку. «Как в вестерне», – подумал он, точнее, так показалось ему.