Сергей Ванин - Спецотдел «Бесогон» [litres самиздат]

Вместе с Бровкиным и Жуковым прибыло еще отделение милиционеров, которые в данный момент прочесывали местность вокруг палатки вольнонаемных. Никаких подозрительных следов они не нашли. Тела погибших обнаружил один из студентов, который ходил к копателям за самосадом. У парня кончились папиросы, и он решил одолжить у мужиков ядреного «вырви-глаза».

– Я вошел, а они посечены в капусту,– в который раз повторял он, дрожа от страха.

Тела несчастных осматривал сельский фельдшер, в ожидании судебного медика он зафиксировал смерть копателей.

– Никого к палатке не подпускать, сейчас из райцентра спец группа приедет, – суетился Бровкин.

Милиционеры взяли место преступления в плотное кольцо, отгоняя местных. Прознав про случившееся, деревенские принялись ломиться сквозь оцепление.

– Дайте хоть одним глазком на них поглядеть, – верещала худая востроносая бабка в сбившемся набок платке.

Остальные местные жители молчали, не расходились и бросали враждебные взгляды на лагерь столичных археологов.

– Они во всем виноваты, разбудили Хвоста, теперь добра не жди, – сокрушенно кивал головой осанистый старикан в старом со сломанным козырьком картузе.

Я отошел от толпы и двинулся к одиноко стоявшему сарайчику, возле которого нес караул маленький полный милиционер с заброшенным за спину автоматом.

– Краеведа местного стережешь? – поинтересовался я, демонстрируя караульному удостоверение личности.

– Его, – согласно кивнул головой милиционер, принимая у меня корочки.

– Мне с ним поговорить нужно.

– Входите, пожалуйста. Старик Рыбки не опасен. Особые меры предосторожности не требуются.

Я вошел в сарай. На койке возле забранного решеткой оконца лежал худой старик с седой неприбранной головой. Впалые щеки его были покрыты недельной щетиной. Тощие худые руки выглядывали из коротких рукавов его порванной на локтях фуфайки.

– Василий Гаврилович Рыбкин. Бывший приват-доцент, а ныне политически осужденный и сосланный враг народа, обвиненный в убийстве профессора Лесневского – пробормотал он, едва завидев меня.

– Верю, что в убийстве Лесневского вас обвинили зря. Берусь доказать вашу невиновность, если и вы поможете мне, – проговорил я.

– Что я должен делать? – в потухших глазах старика забрезжила надежда.

– Расскажите мне все, что знаете о Лисьем Хвосте. Мне интересны любые подробности, готов выслушать ваши версии…

– О скифском воеводе?! – Рыбкин смотрел на меня во все глаза, – вы не будите считать меня душевнобольным и отнесетесь к моим рассказам серьезно?

– Точно так, – кивнул я.

– Хвост поклонялся темным силам и частично рекрутировал свое воинство из страны мертвых. О его несметных ордах ходили легенды. Его враги принимали смерть от рук воеводы. Он лично казнил каждого из вождей вражеских племен и тут же обретал силу поверженного воителя. Сейчас эти безумцы – археологи разбудили его, нарушили погребальный покой Хвоста и теперь пожинают плоды своей беспечности.

Все это Рыбкин выпалил на одном дыхании, его всклокоченные седые лохмы воинственно торчали в разные стороны, а тощие руки с длинными пальцами простирались вперед, словно атакуя неведомого врага. Он заметался по комнатушке, и мне пришлось силой усадить его обратно на койку. Старик нехотя повиновался.

Я с жалостью смотрел на него. «Сумасшедший, жалкий обезумевший от страха и одиночества дед. Я напрасно трачу с ним свое время, – подумалось мне.

Словно прочитав мои мысли, Рыбкин поднял на меня пристальный, немигающий взгляд.

– Я не душевнобольной. Моим словам можно верить, – с достоинством изрек он.

– Будем надеяться, – я постарался, чтобы мой голос звучал уверенно.

– Спрашивайте же меня обо всем, что вам хотелось бы узнать! – великодушно разрешил краевед.

– О чем вы говорили с Лесневским накануне его гибели?

– Я предупреждал его об опасности. Просил не начинать раскопки. Умолял, доказывал, предупреждал. Все тщетно!

Рыбкин в запале стукнул сухоньким кулачком по стене сарая и, застонав от боли, откинулся на своей арестантской койке. Прошло не меньше минуты прежде, чем старикан вновь овладел собой.

– Старый надутый индюк не послушал меня. Он смеялся надо мной, – обиженно проговорил краевед, – я дал ему посмотреть глиняную дощечку. На ней была карта древних захоронений. Это бесценная реликвия. Поверьте, я знаю о чем говорю…

Рыбкин замолчал, в каком-то благоговейном экстазе он поднял вверх руки и так застыл, словно окаменев.

– Дощечка? Как она у вас оказалась. Василий Гаврилович? При осмотре трупа профессора никакой дощечки-карты найдено не было. Лишь какой-то ветхий меч.

– Меч подкинули, а дощечку украл убийца, – Рыбкин наклонился ко мне и понизил голос до свистящего шепота, – карта у убийцы, и он вскоре обретет силу и сокровища Хвоста. На дощечке обозначен курган, где они хранятся. Помешайте ему! Слышите?

Рыбкин тяжело дышал, лоб его покрылся испариной, ноги и руки дрожали. Он молчал, искоса поглядывая на меня.

– Откуда у вас глиняная доска-карта? Вы так и не ответили мне на этот вопрос. Вы нашли ее?

– Н-н-нет, – Рыбкин еле говорил, – она осталась от немецкого офицера, который искал этот курган во время оккупации. Здесь же были немецкие войска. Один из немцев не был похож на остальных фашистов. Симпатичный спортивного вида блондин с очень приятным лицом. Он не зверствовал, не стрелял пленных. Он искал сокровища Хвоста. На этого человека работали несколько солдат. Они не подчинялись никому, только этому немцу. Он ходил в штатском. На пальце у него был перстень с какими-то таинственными буквами. Он искал курган, а я…

– А вы ему помогали, уважаемый Василий Гаврилович? – холодно осведомился я.

– Да, помогал, я был вынужден рассказать этому немцу все, что знал сам. Иначе этот немец престал бы быть таким добрячком, – Рыбкин тряхнул головой и резко повернулся ко мне, – я не военный, а всего лишь немощный старик и вовсе не обязан гибнуть под вражескими пулями. Я не герой, не храбрый рыцарь! Однажды люди немца выкопали из земли эту дощечку, а я лишь помог ее расшифровать, под страхом смерти, замечу…

– Что было дальше? – прервал я Рыбкина.

– Немец ушел к тому кургану и не вернулся. Командир гарнизона очень лютовал, видать, пропавший фриц был важной персоной, но вскоре пришли войска красной Армии, и стало не до искателя сокровищ.

– Больше никому не рассказывали о том немце?

– Только Лесневскому.

Последние слова дались краеведу с трудом. Голос старика дрожал. Рыбкин устало взглянул на меня и умолк. Держась за стену, он встал, шагнул в сторону, но обессиленный вновь уселся на койку, поджав острые колени к давно небритому подбородку. Я вслушивался в его тяжелое с присвистом дыхание, вскоре старик уснул, а я тихонько вышел за дверь.