Сергей Ванин - Спецотдел «Бесогон» [litres самиздат]

– Нуте-с, нуте-с – пробормотал профессор, доставая из кармана пиджака старую лупу в черепаховой оправе.

Мухоморов читал бумагу больше часа. Наконец он отложил лупу в сторону и торжествующе поглядел на нас.

– Да уж, доложу я вам! – важно изрек старик.

– Что это за бумаженция? Говорите, не тяните, ну же! – поторопил его Вахтанг.

– Обычный, даже, можно сказать, типовой контракт между Горницким и его персональным бесом, – пояснил Мухоморов.

– Растолкуйте нам, – потребовал Дадуа. – выходит дело, Горницкий продал свою черную душу дьяволу?

– Можно сказать и так, – откликнулся профессор.

– А что за персональный бес? – удивился Вахтанг.

– Бес-куратор, на вашем профессиональном языке, – снизошел до объяснений Мухоморов, – обычно за подобными Горницкомцу типами присматривают те, кто сумел их завербовать.

– Кто же этот куратор? – поинтересовался Вахтанг.

– Это определить невозможно, – профессор пожал худыми костистыми плечами, – бесы не оставляют подписей. Подобных, с позволения сказать, вербовщиков достаточно много. Они шастают меж людьми и высматривают тех, кто слаб духом…

– …или подл по натуре – вставил Вахтанг.

Старик нахмурил брови и поднял на лоб очки с круглыми толстыми стеклами. Он повертел контракт перед носом и даже зачем-то понюхал его.

– Составлено по всем бесовским правилам, – заявил профессор, – бумага писана кровью завербованного и содержит в себе обязательства обеих сторон. Вербовщик обещает своему подопечному содействие в достижении его целей, а завербованный обязуется служить интересам этого самого вербовщика. Горницкий продал душу дьяволу, но покамест оставался обычным человеком из плоти и крови. Стать полноправным бесом он должен был в очень скором времени, завершив страшный ритуал. Он убивал невинных дев, на его счету двенадцать загубленных жизней, последнюю, тринадцатую он извести не успел. Вы его вовремя обезвредили. Теперь Горницкий сдох, его гадким мечтам не суждено было сбыться!

– Откуда известно, что он уже мертв? – изумленно уставился на Мухоморова Вахтанг.

– Ну, это совсем просто, – снисходительно усмехнулся старик, – смотрите на строчки. Видите, они становятся блеклыми и размытыми? Вскоре значки совсем исчезнут, и бумага станет девственно чистой, так бывает, когда завербованный покидает мир живых. Каким образом, кстати, вы «вывели его из оборота»?

Вопрос профессора застал нас врасплох. Мы переглянулись. Секунду поколебавшись, Дадуа решил сказать Мухомороову всю правду.

– Мы его утопили, – выдохнул Вахтанг, – отдали Горницкого одной русалке. Та в свое время была утоплена этим самым молодчиком…

– Мудрое решение, – одобрил профессор, – для Горницкого это была самая страшная казнь. Присоединиться к отряду нечисти самого низшего разряда! Что может быть ужаснее для такого амбициозного мерзавца, каким был ваш Горницкий?

Дадуа промолчал. Он сделал мне знак следовать за ним, и мы вместе покинули кабинет профессора. Мы шли по пустому гулкому коридору. Вахтанг был спокоен и умиротворен.

– Ты знаешь московский адрес Инны, той самой девушки, которую ты вырвал из рук этого мерзавца? – вдруг спросил Вахтанг.

– Не знаю, – опешил я.

– Так узнай, ты ж офицер МГБ.

– Это против правил. Мы не можем общаться с теми, кто, так или, иначе был задействован в наших расследованиях, – напомнил я.

– Иногда правилами можно пренебречь, – Вахтанг посмотрел на меня в упор, – можешь навестить эту красотку…

– Может быть, навещу, – кивнул я.

– И вот еще что, – указательный палец шефа уперся мне в грудь, – через месяц ты отравишься в поселок гидростроителей с инспекторской проверкой. Твоя задача проверить обстановку на месте. Выяснишь, все ли там успокоилось? Не озоруют ли опять обитательницы подводного царства?

– Есть, товарищ Дадуа – козырнул я.

– Свободен, Савва…

Дадуа повернулся и пошел по коридору в свой кабинет, я же помчался на улицу. Адрес Инны я раздобыл уже через час, и к вечеру, купив цветы и шампанское, нагрянул к ней домой, откуда вышел лишь на следующее утро.

Еще через месяц я вновь прибыл в поселок гидростроителей. Руководил здесь новый начальник Стройуправления незнакомый мне степенный седовласый мужчина. Он встретил меня радушно и напоил настоянной на травах самогонкой.

– Случаев утопления больше нет!– доложил он.

– Очень хорошо! – обрадовался я.

Допив самогон, я пошел спать в барак-общежитие. Проспал я до вечера, вернее, до полуночи. В полночь я отправился на пристань. Мостки были все такими же, скользкими и разбухшими от влаги. Лодка Фомы Варчука все еще болталась у причала, жалкая и неприкаянная. Весла были небрежно брошены в траву рядом с мостками. Я поднял их и вставил в уключины. Подобрав возле причала ржавую консервную банку, я аккуратно вычерпал плескавшуюся на дне затхлую воду. Теперь посудина была готова к плаванию. Я удобно устроился на банке, закурил и погреб на середину рукотворного водохранилища. Все было спокойно. Вышла луна. Ее серебристое сияние осветило прибрежные заросли камыша. Я решил подплыть к ним и, что есть силы, налег на весла. Я чувствовал приятную усталость, моя спина была мокра от пота, а лицо мягко обдувал прохладный ветерок. Из раскинувшегося рядом перелеска доносилось глухое уханье филина, мне казалось, что я слышу шорох трав и мерное стрекотание кузнечиков. Я опустил весла и слушал эти милые сердцу звуки. Лодку медленно сносило к чернеющим в ночи пикам камышей.

– Катя Кретова! – вдруг закричал я. – Покажись! Я пришел узнать, всем ли ты довольна?

Я замер, в ответ не раздалось ни звука, русалка не появлялась. Я ждал долго, с полчаса. Ничего не происходило.

– Горницкий! Обузов, или как там тебя?! Покажись! – вновь крикнул я.

И вновь тишина, я уже хотел плыть обратно к пристани, когда тихий плеск в камышовых зарослях заставил меня обернуться. Там, высунувшись из воды по пояс, стоял, покачиваясь, Горницкий. Сейчас бывший нач особого отдела выглядел убого и жалко. Утопленник сильно раздулся и почернел. Гимнастерка на нем порвалась, и сквозь прорехи выглядывало тронутое гниением тело. Форменная фуражка давно слетела с головы, и теперь там важно восседала большая брюхатая лягушка.

– Ты прямо речной царь, – усмехнулся я.

Горницкий дернулся всем телом. Мертвые глаза его были широко открыты, а синеватые губы шевелились, бывший нач.отдела явно пытался что-то сказать:

– О чем ты там толкуешь? – спросил я, подгребая на лодке поближе к зарослям.

– Умереть. Смерть от пули, молю, дай погибнуть, как солдату. Не дай сгнить в этом смрадном болоте! – пробормотал он, собрав последние силы.

Я в упор смотрел на этого еще недавно всесильного хозяина здешних мест . Горницкий дрожал всем своим полусгнившим телом. С губ его текла вода, а изъеденные рыбами щеки дергались, словно от ударов. Он сделал шаг по направлению к моей лодке, но вдруг остановился, словно ткнулся в невидимую преграду. Сейчас он стоял, опустив голову, и даже огромная лягушка покинула давно насиженное место, спрыгнув обратно в воду.