Михаил Назаров - Дело о красном виноделе [litres самиздат]

Бойцы тут же исправились, пытаясь развернуться в тесном пространстве между двумя экипажами, попутно стукнув купца головой о колесо. Вчерашний хозяин светского приёма лишь тихонько и невнятно что-то буркнул себе под нос, а у сотника это вызвало волну праведного гневна, припудренного крепкими словечками. Схватившись за голову Петров рявкнул:

– Так, вы двое, – он поочередно показал пальцем на опричников, – прекратить выполнять погрузку! Немедленно!

Бойцы, отличающиеся только мебельными габаритами и молодецкой силушкой, но никак не умом, разве что задним, поняли приказ по-своему. Они тут же разжали руки и тело с грохотом рухнуло на землю. Сотник опять выругался.

Через десять минут, благополучно (с матами, угрозой увольнения и обоснованной агрессией со стороны начальства) опричники таки смогли погрузить Костина в один из самодвижущихся экипажей, и мы двинулись в сторону города. Я полуспал-полудремал в мерно покачивающийся на русской дороге карете, а спереди и сзади ехали два опричных экипажа, эдакий импровизированный кортеж. Из открытого окна дул приятный свежий утренний ветерок, на левом плече спала Люба Смолина, уже надевшая на себя выкупленные мной украшения. Я думал. О перспективах жизни в этом княжестве… Мире вообще… Сейчас вот приедем, допросим Костина (когда он очнётся), получим полное признание во всех грехах и всё – дело можно закрывать. Но что-то меня беспокоило…

Не помню, сколько прошло времени, но карета остановилась. Я выглянул в окно и увидел довольное лицо Мартына:

– Приехали, начальник!

– Не ори, – строго шепнул я, и указал на спящую девушку.

– Понял. Что прикажешь делать?

Размяв виски, от начинающей болеть головы (настойка от опьянения – это хорошо, но её время действия, похоже, заканчивается) и медленно и так же шёпотом выдал приказы:

– Костина в катакомбы. Проведите ему курс экстренной интоксикации от последствий пирушки, только осторожно! Помереть не должен. По крайней мере, пока не допросим… Дальше… А дальше вечерком я приеду и допрошу его.

– Усё будет в лучшем виде! – широко улыбнулся.

2 августа 1850 года, вечер…

Порой за счастье нужно бороться даже с самим собой

Джейн Остин

– Ваше Благородие, мы ничего не смогли сделать! – попытался оправдаться высокий и худой опричник-десятник, смотря в открытую дверь камеры.

Я то же заглянул в низенький дверной проём, из него меня сразу же обдало убойной смесью плесени, перегара и остатков жизнедеятельности человека. В холодной, тёмной камере без единого окна (естественно, сейчас мы примерно метрах в десяти под землей), размером два на два метра на гнилой соломе дрых непробудным сном купец Фёдор Костин, периодически напоминая о себе громким храпом.

Утром я дал задание Мартыну о протрезвлении нашего гостя, но, похоже, что-то пошло не так… В узком коридоре катакомб Приказа тайных дел, перед одной из бесчисленного количества камер с плотно подогнанными дверьми стояло три опричника и дознаватель-палач с клеймом "2". Они уже десять минут рассказывают, как пытались привести задержанного в чувства после мощной попойки на пиру. Для опричников было очень удивителен факт абсолютно нулевой эффект всех примененных методов, правда сообщили они это гораздо эмоциональней, показывая всю мощь и красоту оборотов русского языка.

– Начальник, а может это, – палач махнул головой в сторону допросных, – на дыбу его сразу? Начнём растягивать, глядишь и очнётся! От боли, говорят, трезвеют! Ха-ха-ха!!! – этот маньяк ещё и заржал.

– Нет. Подождём до утра, он всё равно ни куда не денется.

Моё предложение вызвало двоякие эмоции у опричников, пара бойцов одобрила, мол, рационально, зачем напрягаться, если эта пьянь когда-нибудь сама очухается. Человек в железной маске не стал скрывать своё недовольство, он уже настроился получить Костина для "развлечения", потом он посетовал о слабых людях, сознаются очень быстро, внутренний маньяк не успевает войти во вкус.

Если не получилось с одним, может другой будет сговорчивым:

– Пойдемте, посмотрим на товарища Смолина, раз этот не может.

– Прошу! – Десятник вытянул руку в сторону требуемой камеры

Камера Костина со скрипом задраилась, а наша процессия проследовала по полутёмным коридорам, изредка немногочисленные лампочки освещали большие паутины, глухой стук сапог пугал хозяина, и он семеня лапками мгновенно скрывался в щелях между камнями. Палач остановился около дубовой двери и показал на неё толстым пальцем:

– Смолин здесь.

Десятник, перебирая ключи на огромном кольце, подбирал нужный. На двери белой краской нарисованы кривые цифры "41/3". Опричник, провернув ключ, отворил дверь, маленькую комнатку тут же озарил тусклый свет из коридора, но и его хватило. Смолин поднялся с соломы и отполз к стенке, вжавшись в ледяные камни. Сейчас он уже не походил на того головореза, каким его притащили в тайный приказ. Всё тело покрывала сеточка кровоподтёков, на нижней губе темнела запёкшаяся кровь, глаза жмурились от слабого, но не привычного в катакомбах света.

Какой бы сволочью он не был, совершив массу преступлений от незатейливых грабежей до изощрённых убийств, но стоит отдать ему должное, не смотря на все те нечеловеческие условия, что приложил местный "маньяк" для получения крайне необходимой нам информации, Смолин не выдал своего подельника-организатора. Как человек, я его уважаю. Но как следователь… Кхм. И ничего же не сделаешь, этот… плохой человек нам очень нужен, ведь он – пока единственный, о котором я со стопроцентной вероятностью скажу, что он знает ху из ит мистер Панов.

– Ну, Смола, созрел говорить? Кто твой шеф? – спросила железная маска, направив в его бледное лицо свет от ручного фонаря.

– Я тебе только могу сказать, что мой шеф, как вы его назвали, с вами сделает, когда доберётся до вас, – прокряхтел узник.

– Дурак, ты Смолин! Твой подельник тебя кинул, когда оставил в той землянке. Он дал нам весь расклад по весенним глухарям! Ты, что, думаешь, Панов, или как так его реально зовут, придёт тебя спасать?

– Да, Фиалковский, он меня кинул. Но я не буду уподобляться ему! Я не сдам его вам, делайте что хотите! Хоть прямо сейчас казните!

Я усмехнулся, проверив наличие револьвера на поясе:

– Ха, какой хитрый! Хочешь умереть, чтобы унести с собой тайну личности Панова? – Я замолк, дождавшись кивка собеседника. – Ага, сейчас! Хрен тебе, а не смерть! Я лично буду ходатайствовать перед Князем, чтоб тебя приговорили не к смертной казни, а дали пожизненную путёвку на лесоповал… И это не всё, мы проверим, чтоб ты валил лес самым тупым топором на Руси, ещё тупее, чем ты сам!