Лилия Мигаро - Любить волка. Быть волком. История одной любви [litres самиздат]

Тишину разорвал голос секретаря суда.

– Вожаки всей стай страж Гришин и суд удаляются на совещание.

…

Совещание прошло мимо меня. Я сидела молча. Все кричали и что-то доказывали. Я не обращала внимания, лишь ждала конца этой пытки. Что-то рвалось наружу, толи крик, толи плачь – не знаю. Но мне все сложнее было это контролировать. Поэтому я сидела не слушая и не смотря, погружённая в себя. В какой-то момент не осознавая себя я закричала.

– Пошли все вон!

Князев вытолкал всех за дверь кабинета куда мы удалились для совещания, судьи ушли сами, молча. Лишь секретарь посмотрел на меня отражая в глазах и собственную боль.

Николай Фёдорович присел на корточки передо мной. Его руки дрожали. Он смотрел на меня глазами полными боли и слёз. Мы оба понимали, что дать клятву защиты этому подонку я не могла. Мы оба понимали, что выбора нет и решение уже принято в самом начале, когда было только озвучено предложение этим подонком. Мы оба сейчас просто осознавали уже сделанный выбор. Мы оба искали за что зацепиться чтобы жить, чтобы не сорваться и не сойти с ума.

Горло горело, першило и на груди не подъёмным камнем лёг груз – это мой выбор и все последствия потом будут именно из-за него. Я снова встретилась глазами с вожаком Князевым, а сейчас, сейчас просто с отцом, переживающим за своего ребёнка и теряющем надежду с каждой секундой.

Я видела, как ходили его жвалки на лице. Видела боль и отчаянье в глазах и при этом поддержка. Он из последних сил сдерживал обращение. Он старался, чтобы помочь, поддержать меня. Я выдохнула, но получилось слишком громко, с рыком. Но это не пугало. Скорее это стало спусковым механизмом.

Боль разлилась по всему телу. Я обращалась. Перед глазами поплыла серая дымка и вот я стою на полу на звериных лапах. Из горла вырывается хриплое дыхание. Сдерживаемые раньше слёзы потекли падая крупными каплями на паркетный пол. Рядом стоял волк, огромный, сильный и такой похожий на моего, родного, любимого.

Сердце сжалось от боли, и я завыла. Мой вой подхватил волк. Мы оба выплёскивали боль и отчаянье. Мы сделали выбор. Ещё только став на этот путь мы уже расставили приоритеты.

Прости меня, любимый…

…

Последний день последнего из Фонбериных.

Мы так и не вышли в зал к остальным. Владимир Григорьевич принёс какую-то одежду, и мы уехали домой. А утром снова появились на заседании суда. Сегодня особый день, сегодня суд над последним в роду Фонбериных, Вячеславом Вольфовичем. Ровно в десять секретарь объявил о начале заседания и наши ребята ввели Фонберина.

Его посадили, как и остальных на стул и привязали к нему перед судейским столом. Так же погас свет и включилась запись. Так же зашуршали записки и судьи часть из них озвучила. Он отвечал ровно. Не испытывал страха. И кажется смирился со своей участью. Говоря часто смотрел на меня. Пристально выискивая что-то своё. Но видимо ничего так и не нашёл. Иначе как понять его срыв. Он глядя на меня заорал.

– Не ври себе. Ты тоже это чувствуешь! Тебе не нужен уже этот щенок. Ты хочешь меня! Ну же, маленькая…

Я ухмыльнулась на его слова и переведя взгляд на судей ровным, монотонным голосом прошептала, зная, что все меня услышат.

– Приговор ему, по я лично исполню. И кто решит стать на моём пути, ляжет рядом с ним.

В такой же тишине судьи озвучили приговор:

«Виновен.

Приговор – смерть.

Приводит в исполнение вожак Волкова.

Сегодня последний ужин, завтра на рассвете осуществится казнь.»

Не было не шепотков, не замечаний. Все покидали зал в полной тишине. Виновным всем объявлен смертный приговор. У всех кроме Фонберина исполнители стражи. Тела подлежат кремации без права захоронения. Людей соучастников, вовлечённых в наш мир, казнили вместе с оборотнями.

Так же и провинившихся стражей Джон Вильмус, Закир Сай-Шахбан, Ивета Озолс, Иван Кирпичёв, Фёдор Копань, Азали Первакова, Бурова, несколько членов советов разных стай, несколько вожаков, несколько стражей с других материков. Всем им приговор озвучен – смерть. И завтра будет приведён к исполнению. Много стражников были отстранено, много арестовано. Предстоит ещё много работы чтобы восстановить наш мир, навести порядок среди стай и стражей. Но сегодня сделан главный рывок.

Сегодня судьи были среди остальных, на трибунах. А внизу на арене выведи Фонберина. Все приговорённые были размещены так, чтобы видеть смерть своих соучастников. Я вышла на арену. Его развязали. Я стояла у входа и смотрела на своего врага, на того, кто стал виновником всех переживаний и волнений моих близких людей. Кто пытался сломать меня, подчинить.

И я ничего не чувствовала, совсем. Я глубоко вдохнула прикрыв глаза, понимая одно – эта казнь демонстрация, моей силы, моего права, меня самой. Я открыла глаза и знала, сейчас они светятся словно звериные. Я демонстрировала частичный оборот. Я давила своей волей и Фонберин упал на колени поскуливая. Я заставила его обернутся волком медленно подходя и подчиняя своей воли. Он стоял поджав хвост и опустив голову в положении подчинения.

Но я по-прежнему ничего не чувствовала. Всю ночь я проговорила с Князевым за ночь обучаясь обороту. Всю ночь я тренировалась управлять своим телом и самим процессом. И вот сейчас на вдохе я обернулась в пару секунд и на выдохе с рыком вырвала глотку своему врагу приведя приговор в исполнение и продемонстрировав свою силу.

Его тело упало возвращаясь в человеческий облик. Не было ни предсмертных хрипов, ни предсмертных конвульсий. Всё произошло быстро и максимально чисто. Я так же в волчьем облике прошла к выходу и выплюнула его гортань у выхода.

А потом ушла совсем. Ждала окончания в машине.

А внутри пустота, ни чувств, ни эмоций, ни желаний. Пусто. Когда открылась дверца и в салон проскользнула Ксения я не среагировала. Знакомый запах, значит свои. Я смотрела прямо перед собой и не видела.

Она вытерла кровь с моего лица, шеи и рук. Словно куклу одела меня. А потом обняла сжав в своих руках и крепко прижала к своей груди. Тёплой. Живой.

Часть 18. Её глаза на звёзды не похожи,

В них бьётся мотыльком живой огонь.

Ещё один обычный вечер прожит,

А с ней он каждый раз другой.

Её упрёки – вестники прохлады,

Как скошенная в августе трава.

И пусть в её словах ни капли правды,

Она божественно права.

Где-то ангелы кричат:

Прости – прощай!

Плавится душа,

Как свеча

Разлилась по сердцу печаль:

Я навеки твой, ты – ничья.

Её сиянье затмевает солнце

И замерзает кровь в её тени.

Такое счастье дорого даётся:

Венец, откуда ни взгляни.

Любой валет в её большой колоде

Падёт, как жертва ревности слепой.

Она одна и от меня уходит