Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

– А что там с моей судьбой?

Пальцы Дьобулуса слегка сжали мою шею. Как ошейник.

– Ты мой ребенок. Тебя я защищу. От судьбы, твоей собственной слабости, чего угодно.

Я подумал, что его действиям есть какое-то оправдание. Целая картина не может оказаться настолько же уродливой, как известные мне фрагменты. Я не могу поверить, что он – зло, потому что нечто внутри меня настаивает на противоположном. Люди часто говорят неправду; так что я буду слушать себя.

Я расслабился и ненадолго уснул, чувствуя сквозь сон, как он трогает меня. Это было приятно, создавало ощущение безопасности. Его прикосновения были такими нежными и интимными, что, проснувшись и вспомнив о них, я испытал нечто вроде сожаления, что скоро отдам себя кому-то другому. Ради денег или просто от скуки я кого-нибудь себе найду… Я не способен надолго оставаться один. И мне не позволят.

Поздним утром я был в Льеде, и в моих наушниках гремела отвязнейшая «Когда я вырасту». Девочки визжали, как кошки, и их голоса сливались в сладостный хаос. Все ощущалось как-то по-другому… может потому, что изменился я сам. Когда я приехал сюда впервые, мне казалось, я способен на все – поставить мир на колени и заставить отсосать. Теперь я знал, что действительно способен на что угодно, и, как оказалось, что-то из этого «всего» сделает тебя больным, что-то сформирует зависимость, многое оставит угрызения совести, и абсолютно за все придется заплатить большую или меньшую цену.

Некоторые прохожие выглядели так, будто только возвращались домой после затянувшейся вечеринки – обычное дело для Льеда. Раннее время или позднее, его улицы никогда не пустовали. По-своему я любил этот город и был рад вернуться в него. Я прожил в Льеде четыре года, но здесь год идет за три, так что, можно считать, дюжину. Нигде еще я не мог взлетать так высоко и падать так низко. Город всколыхнул воспоминания о Стефанеке, и, зажмурившись на секунду, я вслушался в стучащий ритм, отвлекая себя.

«Когда я была ребенком, я хотела внимания…» Это была по-настоящему здоровская песня. Глупая, громыхающая, примитивная, вульгарная, нахальная и совершенно охренительная. Во многих подобных песнях есть такой момент… превращающий ширпотреб в шедевр… надо только его заметить, и тебя словно швыряет с ног на голову. «Когда я вырасту, я хочу быть знаменитостью, хочу быть в кино и журналах, хочу, чтобы у меня были сиськи! Вперед, скажи что хочешь сказать!» Действительно, кто в этом городе осмелится высказать свои желания с такой прямотой, даже если они столь заурядны? Я так и не решился признать, чего не хватало мне в детстве. Мы все вморожены в страх осуждения и поражения, не можем даже шелохнуться.

Ноги, покусанные чужеземными комарами, невыносимо чесались, и моей радужной мечтой было стянуть джинсы, скинуть свои серебристые, украшенные блестящими камушками кроссовки, сесть на бордюр и чесаться, пока мясо с костей не слезет. Однако, несмотря на физические страдания, внешне я являл собой нечто надменно-роскошное с оттенком блядовитости. На мне была ярко-розовая футболка с серебряным принтом, изображающим птиц, а свои длинные светлые волосы я зачесал назад и закрепил маленькими розовыми заколками. Покрасневшую от солнца кожу покрывал плотный слой тонального крема, делающий ее бледной и гладкой, как фарфор. Хотя глаза я прятал за очками, я подвел их черным карандашом и слегка растушевал линии, что придало мне немного утомленный и порочный вид. Я снял пирсинг с губы, решив, что он смотрится лишним, но оставил в брови. Пропустил сквозь проколотую в нескольких местах мочку левого уха тонкую серебряную цепочку так, чтобы петли ее свободно свисали. После смерти Стефанека я почти не заботился о своей внешности, и было приятно снова ощутить себя почти совершенным, надеть мои сверкающие доспехи. Тем более что в любой момент на меня могли напасть. Я надеялся, что они забыли обо мне и теперь травят кого-то другого, но если мне предстояла очередная атака прессы, оправдываться я не собирался. Все верно, будь сладким, малыш. Ни к чему выворачивать перед ними свою горькую начинку. Не позволяй им восторжествовать.

Я достал одну сигарету и выбросил пачку вместе со всеми остальными. На белой улице эту пачку уберут через десять минут. На черной – не уберут никогда. Да здравствует Льед, никогда не опускавшийся до непредвзятости и равноправия! Впрочем, мы все понимаем, что на белых улицах живет тот же сброд, вот только у него больше денег. Терпкий вкус сигареты смешался с приторным вкусом конфеты, еще тающей у меня во рту. Могу я позволить себе маленький праздник? Какое острое удовольствие… оказывается, в период воздержания его можно срубить и от сигарет.

Сегодня я в очередной раз услышу: «Как? Ты все еще не загнулся?» Я снова возвращаюсь из небытия. Нет уж, милые, я всех вас переживу. Я докурил сигарету до половины, отшвырнул ее и сразу пожалел, что не оставил себе всю пачку. Купить еще одну? Нет. Так что, куда пойдем дальше? Хотя неважно. Все равно дня через два я дотащусь до вечеринки с элементами группового секса или до группового секса с элементами вечеринки. Что значит – начинаю сначала? Я всего лишь не могу резко закончить. И потом, если мне кто-то понравится, я могу просто забрать его оттуда.

Первого сентября мне позвонил Дьобулус, поздравляя с дурацким ровеннским Новым годом, который в этот день был так же уместен, как палец в глазу, и я удивился, сколько времени незаметно пролетело, пока я был погружен в разбираловки с самим собой. Я съездил к нему отпраздновать «Новый год», и Дьобулус отметил, что вполне доволен моим состоянием. Мы не обсуждали с ним то, что случилось пару недель назад, когда я не выдержал и притащился в офис отца Стефанека.

– Я лучший друг твоего босса, – помахал я ручкой обалдевшей от моей наглости секретарше.

Несмотря на годы и годы нашей нежной дружбы, отец Стефанека мне не обрадовался.

– О, не надо нервничать, я пришел просто посидеть, поболтать с тобой, выпить пару десятков чашек кофе, повспоминать человека, которого мы любили, – утешил я, зажигая сигарету.

Кажется, ему не понравилось, что я стряхиваю пепел на ковер, потому что он весь дерьмом изошел и уже было собрался перейти к физическому воздействию. Но я спросил:

– Малышка, ты думаешь, мне не хватит сил, чтобы разбить твою гребаную морду?

И он рухнул обратно в кресло. На самом деле я не был уверен в своих силах, но что-то во мне пугало его, и я пользовался этим по полной. Кроме того, я придерживался правила: если сомневаешься, говори увереннее.