Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

– Я больше никогда не буду трахаться и красить волосы! – крикнул я.

Дьобулусу приходилось выслушивать от меня еще и не такое, так что он и бровью не повел. Поправил пояс своего черного атласного халата и зевнул.

– Давай хотя бы покрасим волосы – ведь я так давно тебя не видел.

С его волос – аккуратно причесанных, но мокрых – еще капала вода. Я бросился к нему, как собака, истосковавшаяся по хозяину.

Мы совсем не спали ночью. Под утро, когда нас потянуло на расслабленные разговоры, я ощущал себя немного психоделично и страшно довольным. В его спальне я был еще больше «дома», чем в своей комнате. Я хватал вещи Дьобулуса и самого Дьобулуса с непосредственностью человека, которому давным-давно все можно. Когда я думал об этом на исходе той ночи, растянувшись на гладких простынях, ликование наполняло меня всего целиком. Вот она, моя твердая почва, мое лекарство, залог моего спасения – Дьобулус и его дом. Моя семья, я нашел ее. Вернее, она меня.

Дьобулус прошел через комнату, отпил глоток остывшего кофе из стоящей на столе чашки. Он двигался со спокойной грацией бывалого и умудренного опытом кота, выходившего из всех битв победителем. Приближался рассвет, но луна еще оставалась яркой, и в ее холодящем свете кожа Дьобулуса белела, как снег. Пока я рассматривал его, мне было и очень хорошо, и слегка не по себе. Обычно голые люди производят впечатление беззащитности. Но он не производил. Он был одет в свою сияющую кожу, как в броню. В нем отчетливо проступало что-то демоническое, и на несколько минут я поверил во все его невероятные истории разом.

– Дьобулус, мне придется уехать. Все хорошо, когда я с тобой. Но я должен научиться жить сам по себе.

Он кивнул и кривовато улыбнулся.

– Не могу сказать, что твой отъезд меня радует.

– Я тоже. Но лучше уехать сейчас, пока я на высоте.

– Она оказалась такой, какой ты ее представлял?

– Еще лучше.

– Ты спал с ней?

– Нет.

Дьобулус с тихим стуком поставил чашку на стол.

– Знаешь, мальчик мой, а ты забавный.

Я рассмеялся.

– Да я настоящее чучело.

Он приблизился ко мне, и, сидя на краю кровати, я обнял его за талию, прижался лицом к его животу. Его белая кожа казалась холодной на вид, но на самом деле она всегда была горячей. Я скользнул ладонями по его слегка выступающим ребрам. Ощущения настолько знакомы… Когда я прикасался к Дьобулусу, меня охватывало глубочайшее умиротворение. Я вспомнил, как поругался с ним и считал, что мы вряд ли когда-то помиримся, и на секунду во мне ожил прежний леденящий ужас. Я был слишком глуп, чтобы осознать прочность своей связи с ним. Если я разорву ее, я просто истеку кровью.

Дьобулус погладил мои волосы, спину.

– Звони или приезжай в любой день. И не надо больше никаких глупостей, вроде пули в голову.

Я не рассказывал ему о той давней нелепой попытке самоубийства.

– Признайся, как ты узнал?

Он слегка отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Если я хочу что-то узнать, я узнаю без всяких «как».

Я кивнул. Он лег и потянул меня к себе, но я остался сидеть.

– Дьобулус, позволь мне спросить тебя… Только не смейся.

– Если что, я буду смеяться очень тихо.

– За что ты любишь меня?

– Какая нелепая постановка вопроса.

– Неважно. Так почему ты любишь меня?

– Я вообще люблю парадоксы. А ты сплошное противоречие. И весь из острых углов. Я по-настоящему торжествую, когда ты смотришь на меня так, как сегодня – преданно, любяще. Не так-то просто было приручить тебя.

Другого я бы утопил в яде за такие слова. Но их произнес Дьобулус, и внутри меня стало теплее. Я вытянулся рядом с ним.

– Кроме того, земля, где скрывается клад, всегда притягательна для искателей приключений, – добавил он, накрывая мою щеку ладонью. – Мне было семнадцать, когда я впервые оказался в Льеде. Мир казался неохватным и полным неведомых опасностей, и в нем я – раздираемый внутренними демонами, пугающий себя еще больше, чем все остальное. Я знаю, как это, когда ты не контролируешь себя, совершаешь поступки, которые отзываются в тебе же самом страшной болью. Вероятно, по этой причине я отношусь к тебе даже мягче, чем должен. Я увидел в тебе себя. Когда я разбирался с собой, мне никто не помогал, и я справился. Но ты гораздо слабее.

Я скорее сравнил бы себя с красивой подарочной коробкой, наполненной тараканами, но мне не хотелось спорить с ним – об этом или о чем-либо вообще. Один вопрос уже прожег дыру в моем языке, а я все не решался его выплюнуть…

– Ну что у тебя еще? – спросил он.

– У тебя достаточно денег, Дьобулус. Ты запугал врагов и добился признания. Почему же ты не уйдешь от своих… роанских дел?

Лицо Дьобулуса едва заметно напряглось.

– Потому что мне нужна кровь. Я не могу объяснить тебе. Это хуже, чем голод. Это не потребность. Это суть моего существования.

Когда-то он рассказал мне, но его история звучала еще менее достоверно, чем заявления, что привидения существуют. Хотя он и это утверждал. Пытаясь поверить ему, я особенно остро ощущал наши национальные различия. Он называл свою страну Миром Духов, а моя была миром денег, тщеславия и суеты… все материальное и ощутимое дальше некуда.

– И когда же ты насытишься кровью?

– Когда захлебнусь собственной, – я вздрогнул, и он придвинулся ближе ко мне. – Иногда я задумывался, не должен ли я уйти, оправдывает ли мое существование жертвы, приносимые ради него. Но будущее тревожит меня. Я не могу позволить событиям развиваться бесконтрольно. Слишком много задач требуют моего решения.

Я испытывал эгоистичное желание, чтобы задач не становилось меньше, как можно дольше удерживая Дьобулуса, но все равно сказал:

– Мое положение двойственно, ты не считаешь? Я едва не убил себя наркотиками, но сплю с человеком, который их распространяет и который же помог мне избавиться от зависимости к его собственному товару.

– Я организовал несколько взрывов, заказанных мне различными террористическими организациями, – тихо сказал Дьобулус. – Взрыв – это момент, в который тебя сметает, как пылинку. Не важно, умный ли ты, богатый, бедный, кто ты вообще. Я не верю в судьбу. Я точно знаю, что она есть. Судьбу сложно изменить, но, поверь мне, взрыв разносит ее к гребаной матери. Ты разлетаешься на куски одновременно с ней вне зависимости, что было тебе предначертано. Такими вещами я больше не занимаюсь. Наркоману я оставляю хотя бы иллюзорную свободу выбора. Если ему хватит сил побороться с зависимостью, если ему предначертан лучший путь – он выживет. Если же ему определена смерть, она будет преследовать его в машинах, ждать на кончиках ножей, в газовых плитах и на скользких лестницах, пока что-то из этого не сработает. Следуя этой логике, я – лишь исполнитель смерти, но не ее инициатор.