Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

– Я не хочу это есть.

– Тебе не нравится? – возмутился он. – Я не могу оплачивать те деликатесы, к которым ты привыкла.

Он моментально впал в ярость – Ирис уже усвоила, что ему это свойственно. Набросился на нее. Пирожное полетело на пол. Ирис не хватало сил ударить его достаточно сильно, и она кусала его до крови. Ей хотелось вырывать клочья его плоти, заставить его истекать кровью, как резаная свинья. Извернувшись, она вырвалась из его хватки и рухнула с дивана. Не успела она отползти подальше, как он снова протянул к ней ручищи, схватил ее и притянул к себе. Затем развернул и ударил по лицу так, что в глазах потемнело.

После того, как ее закинули обратно в кладовку, Ирис прижалась к стене и беззвучно заплакала. Спустя несколько часов ей захотелось в туалет. Она сидела в своей крошечной коробке, дрожа от холода, терпела и думала, что никогда не испытывала пытки унизительнее. Радио передавало веселые песенки. Так и с ума сойти можно. Когда ее все окончательно достало, она начала стучать в дверь и вопить. Радио заработало громче.

Утром в пятницу, когда тюремщик отпер дверь, Ирис посмотрела на него тяжелым, больным взглядом. Липкая лента закончилась, и ей смотали руки изолентой. Приятно, когда в жизни есть разнообразие…

Ирис не знала, задумала ли она что-то или же просто выдохлась. Она позволила положить себя на диван, раздеть и лапать. Но на все его предложения отвечала монотонно:

– Не хочу.

Ей казалось, она до конца жизни запомнит эти толстые губы, и очень боялась, что так оно и будет. Тем более что высока вероятность, что смерть настанет неожиданно скоро. Иногда она поворачивала голову и смотрела на радио. Прикасаясь к ней, неподвижной, закрывающей глаза, чтобы его не видеть, даже этот дебил начал что-то понимать.

– Но я уже не могу просто отпустить тебя, – сказал он извиняющимся тоном. – Это же преступление.

– Я никому не скажу, – соврала Ирис.

Его взгляд стал ледяным.

– Я тебе не верю. Зачем только я похитил тебя? – заявил он с упреком, точно это она виновата в его отвратительном поступке.

– Действительно, занахрена? – ехидно осведомилась Ирис, но получилось сипло и вымученно.

Вечером она изобразила нечто вроде астматического приступа.

– Будь у тебя астма, я бы знал об этом из газет, – заявил похититель.

Ирис подумала, что правы были те, кто называл ее актерскую игру посредственной, и что газетчики выбалтывают слишком много частной информации. Однако из чистого упорства она продолжила хрипеть и повторять, что ей нужен врач. Отвезти ее к врачу он, конечно, не мог. Похоже, он уже начал задумываться, как бы ему от нее избавиться. Мороз по коже. Ирис был зла, как тигрица, но давила из себя слезы. Ему было неприятно смотреть на нее, и он затолкал ее в кладовку.

«Мне должно повезти. Должно», – думала она, тупо глядя в темноту. Он должен проколоться. Хотя бы однажды. Она не может закончить свою жизнь в этом мерзком доме. Она слишком хороша для такой бездарной гибели. Она перечислила свои достоинства: она сообразительная, красивая. Она хорошо поет. Она старается быть доброй или хотя бы вежливой с людьми, даже с теми, которые ей не нравятся. Она упорна и работоспособна. Она способна отыграть два концерта и после еще пойти на обязательную вечеринку, улыбаться, сиять, хотя не может говорить без хрипа и больше всего мечтает свернуться клубочком в своей кровати. Ей обязательно повезет. Она закрыла глаза. Той ночью ей снились неприятные сны, но просыпаться все равно не хотелось.

Неужели уже утро? Суббота… Она поднялась, села. Вчера он забыл развязать ей руки, и она едва их чувствовала. Темнота и узкая светящаяся полоска под дверью. Чего-то не хватало… И когда Ирис догадалась, чего именно, ее затрясло от возбуждения. Замочная скважина не светилась. Должно быть, он заглядывал в кладовку, когда она спала, и оставил ключ в замке. Ее тюремщик закашлялся. Он в комнате. Но в любом случае… в любом… Сначала нужно освободить руки. К счастью, они не были заведены за спину. Ирис попыталась грызть изоленту, но та была плотная и туго натянутая, ничего не получалось. Она едва не взвыла от досады. В любую минуту он мог войти к ней или просто вытащить ключ из замочной скважины. Она ощупывала полки старого стеллажа кончиками помертвевших пальцев, скорее от отчаянья, чем от чего-либо еще, ведь она знала, что на них ничего нет. Полки были неровные, грубо обструганные. Из одной торчал короткий, но острый кончик гвоздя, и из горла Ирис вырвался придушенный выдох. Она провела руками, царапая изоленту о гвоздь. Доставалось и коже, но ей было плевать. Что угодно. Она и по битому стеклу согласна бежать из этого дома. Только бы похититель не вспомнил о ней в ближайшие полчаса…

Отбросив липкие путы, Ирис некоторое время разминала руки, а затем прислушалась, мешая самой себе громким взволнованным дыханием. Отдаленные шумы. Похоже, он в кухне. Она достала газетный вкладыш из-под матраса, развернула его и протолкнула под дверь. У нее были сломаны почти все ногти, но на мизинце левой руки оставался длинный. Им она аккуратно подтолкнула ключ, и тот с чуть слышным звяканьем упал на газету. Ирис затаила дыхание. Урод кашлянул, но отдаленно. Ирис надеялась, что он серьезно простудился, у него разовьется воспаление легких и он умрет. Она потянула к себе лист газетной бумаги и ключ на нем. Неловко вставила ключ в замочную скважину, повернула – и на цыпочках вышла в комнату. Взяла радиоприемник. Слабые, непослушные руки дрожали, когда она встала возле дверного проема и подняла приемник над собой. Приближающиеся шаги… Ирис очень боялась уронить эту штуковину раньше времени… но уронила как раз вовремя. Он завопил, но Ирис ударила еще раз. Он рухнул.

– Не двигайся, – сказала она, шаря в его карманах. – Если шелохнешься, я убью тебя. Я размозжу твою гребаную голову.

Может быть, она блефовала. Может быть, нет. Она никогда еще не испытывала такой жажды жизни – и такой готовности к убийству, если это будет необходимо для спасения. Ключи. Три ключа. Который из них? Еще царапая ключом замочную скважину, она чувствовала, как восторг согревает ее кровь. Она слышала, как ее враг поднимается, но ключ уже повернулся, и она вырвалась на свободу, припустила по тропинке, разминая мышцы и ускоряясь. Пусть догонит ее теперь! Никогда не соревнуйся в беге со звездными девочками! Их так заботит форма их бедер, что они никогда не пропускают утреннюю пробежку! Если, конечно, не попадаются маньякам, которые запирают их в кладовках…

Ветер свистел в ушах, вся слабость и беспомощность слетели с нее, как шелуха, и она мчалась наугад, давно потеряв след тропинки, полагая, что куда-нибудь да прибежит. Прямиком к дороге, к его машине. Ага, значит, хорошим все-таки везет!