Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

– Татьяна Васильевна, дорогая, разве смогу я обмануть такую женщину? Я не спрашиваю у вас номер телефона, чтобы не показаться навязчивым, а просто предлагаю– звоните мне сами, если у вас будет желание, и мы обязательно сходим во «Фрегат».

– Я вам верю, Джем. Не буду я звонить Николаю Александровичу– в конце концов, сейчас я здесь главная и сама принимаю решения.

В какой-то момент ее губы оказались слишком близко от моих, и я даже толком не успел сообразить, что происходит, как мы оказались в жарких объятиях друг друга. Она только на секунду высвободилась, чтобы закрыть дверь на замок, и вскоре мы уже вовсю испытывали на прочность кушетку, а потом и стол. Татьяна Васильевна, по всей вероятности, смогла воплотить все свои сокровенные эротические фантазии, навеянные чтением карманных книжечек,– голландские таблетки что-то блокировали в моей системе, и я при всем желании никак не мог кончить минут сорок. Наконец эта сладкая пытка напрочь обессилила нас и мы оба свалились в совершенном изнеможении.

Мне было немного не по себе от столь резкого поворота событий. Можно сказать, что я впервые оказался в подобной ситуации– такого чисто животного секса через пять-десять минут после знакомства у меня еще ни с кем не было. Теперь я не мог избавиться от чувства некоторой неловкости и, чтобы его скрыть, закурил сигарету, наблюдая, как Татьяна Васильевна приводит в порядок свою одежду и внешность. Закончив, она плюхнувшись рядом со мной на кушетку, удовлетворенно вздохнула.

– Джем, ты просто супер. Мне казалось, я с ума сойду.

– Мне тоже. Я боялся, что твои крики все отделение переполошат.

Она только рукой махнула.

– Ерунда, тут звукоизоляция хорошая. Если только этот урод за дверью мог подслушать– но на него мне плевать.

– Ты про санитара говоришь?

– А про кого еще? Мне порой так и кажется, что он при виде меня собственной слюной захлебнется.

Я усмехнулся.

– Вообще-то немудрено. Не хочу тебе льстить, но ты действительно потрясающе выглядишь.

Она довольно улыбнулась.

– Можешь льстить сколько угодно, я на это не поведусь.

Я покосился на нее и хмыкнул.

– Ага, после того, что мы тут вытворяли, слова уже не нужны. Кстати, хочешь винограда?

– Хочу.

– Вон, в пакете– только сама доставай. У меня даже подняться сил нет.

Она достала из пакета большую гроздь черного винограда и положила ее на большую белую тарелку, служившую подставкой для графина с водой.

– Джем, ты не передумал идти к своему другу?

– Вообще-то, конечно, надо, только у меня сил нету. Еще минут пять давай посидим, хорошо?

– По мне, так хоть целый день сиди, мне спешить некуда. Но, правду сказать, я бы вообще не советовала тебе ходить к нему.

– Почему?

Она серьезно посмотрела на меня.

– Я тебе ничего не говорила. Понял?

– Понял.

– Смотри. Твой друг, по-видимому, очень интересует службу безопасности. Они постоянно контролируют его состояние.

– Как?

_ Интересуются у зава, у меня. А кроме того, им этот урод Китайкин все докладывает. Мне думается, у него поручение такое– следить за Сидом и постоянно контролировать. Так что можешь не сомневаться, о тебе там станет известно очень быстро. Поэтому я и предлагаю тебе не ходить. Так-то в случае чего это все можно представить как меня с тобой, частное дело, тайное свидание и не более того. Но если ты пойдешь, то можешь найти себе приключения.

Я проворчал:

– По-моему, я только и занимаюсь тем, что ищу их: если со мной ничего не происходит, то мне скучно жить. А на тебе как-то отразится, если ты меня к нему пропустишь?

Она пожала плечами:

– А как? Запрета на посещение никто не налагал, разрешить посещение в моей власти. День неприемный? Ну и что, могла же я просто навстречу пойти человеку? Так что обо мне не беспокойся.

– Тогда надо идти.

Она закинула в рот несколько ягод сразу и встала.

– Что ж, идем.

Мы вышли из кабинета и, конечно же, сразу увидели Китайкина В.И., который делал вид, что прогуливается. Я опять почувствовал себя неловко. Хорошо, что замок в двери английский и нет замочной скважины– не хватало, чтобы этот маньяк не только подслушивал, но еще и подглядывал. Татьяна Васильевна, не очень умело пытаясь подражать походке манекенщиц, провела меня через маленький тамбур, за которым начинался другой коридор. Длинный ряд белых железных дверей очень напомнил мне изолятор временного содержания, с той лишь разницей, что здесь было белее и чище, а вместо кормушек устроены стеклянные окошки.

Мы остановились перед дверью, на которой красовалась цифра 17, и я спросил:

– У вас что, все больные поодиночке содержатся?

– Нет, что ты. Только самые тяжелые. А для остальных есть общая палата, она как раз над нами, на втором этаже. Там человек пятнадцать лежат.

Татьяна Васильевна открыла дверь, и я увидел Сида. Он лежал на койке, аккуратно вытянув перебинтованные руки поверх одеяла. Казалось, у него надеты боксерские перчатки. Взгляд его был направлен прямо на нас, но я сразу понял, что он ничего не видит,– в его глазах не было ни единого проблеска мысли. Они просто блестели на его бледном лице, как стеклянные пуговицы, а сам он потерялся где-то в глухих закоулках сознания. Длинные волосы свалялись и разметались по подушке. Вообще он произвел на меня очень гнетущее впечатление, я как-то по-другому все это представлял.

Я подошел к нему поближе и сказал.

– Здравствуй, старина.

Никакой реакции не последовало. Я наклонился и заглянул в его неживые глаза.

– Сид, ты меня слышишь?

Он даже не моргал. Татьяна Васильевна, на которую это зрелище не производило особого впечатления, деловито произнесла:

– Вот в таком состоянии он и пребывает большую часть времени. А когда немного приходит в себя, все о каких-то зеркалах бормочет, да про мечту что-то. О чем он может мечтать, Джем?

Я пожал плечами.

– Может быть, о том, как вернуться?

Она заинтересовано посмотрела на меня.

– Вернуться? Надо же, очень точное слово. Он ушел куда-то далеко, так далеко, что мы совершенно бессильны что-то сделать. Сейчас ему даже лекарств не назначаем. Просто ждем.

Я осторожно тронул его за плечо:

– Сид, ты слышишь меня? Это я, Джем.

С тем же успехом я мог разговаривать с тумбочкой– единственным, не считая койки, предметом мебели в этой ослепительно белой комнате. Я повернулся к Татьяне Васильевне.

– Да, наверно, ты права была. Можно было даже и не ходить сюда.

Мы уже почти вышли из комнаты, когда буквально спиной ощутил сзади какое-то движение и быстро обернулся. Выражение лица Сида на мгновение изменилось, словно по нему пробежала судорога. Он моргнул и резко сделал глубокий вдох, как будто вынырнув с большой глубины. Почему-то мне стало жутковато. Происходящее очень напомнило мне стандартный прием многих ужасников– оживающий мертвец и все такое. Но я все-таки справился со своими страхами и снова подошел к койке.