Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

Справа за небольшим сосновым бором забелели корпуса психиатрической больницы, и я притормозил, чтобы не проскочить нужный мне поворот. Почему-то я не очень уверенно себя почувствовал– возможно, под влиянием сложившихся еще в детстве стереотипов. Во всяком случае, к подобным местам у меня было неосознанное предубеждение, маскирующее какой-то инстинктивный страх. Я и так-то порой бываю излишне впечатлительным, а психически больные люди попросту пугали меня.

Тем не менее мне достаточно быстро удалось справиться с робостью. Медленно проехав по чистенькой бетонной дорожке, вдоль которой ровненько, как часовые стояли молодые елочки, я остановил машину у административного здания. Посидев минутку, набираясь решимости, я вылез из теплого салона, взял пакет с фруктами и, поплотнее запахнув куртку, подошел к двери, над которой висела табличка «Приемный покой». Толкнув ее, я оказался в пустом гулком золе с несколькими ослепительно-белыми дверями кабинетов.

Я наугад вошел в один из них, где две пожилые тетки в белоснежных халатах мирно пили чай, не открывая взглядов от телевизора, на экране которого плели чушь герои какого-то «мыла». Поздоровавшись, я сразу же изложил свое дело: мой любимый товарищ находится где-то в этом уважаемом лечебном учреждении, и я просто горю желанием его навестить. Тетки неодобрительно покосились на меня– как видно, мексиканская мелодрама, разворачивающаяся на их глазах уже третий год, интересовала их гораздо больше, нежели сердобольный посетитель, радеющий о здоровье друга. Но все-таки их немного смягчил и мой вызывающий доверие вид и самая милая и приветливая улыбка из моего нехилого арсенала. Я бы, наверное, удивился, если они не оттаяли. Почему-то именно на таких теток мне удается производить самое благоприятное впечатление– эта способность была обнаружена мной еще в пору первоначального криминального накопления капитала и весьма ощутимо отразилась на моем финансовом положении. Как ни крути, а бухгалтерами почти везде на предприятиях работали такие вот клоны, порожденные канувшим в Лету государственным строем.

Тетки почти благожелательно разъяснили мне, что сегодня неприемный день и посещения больных не разрешаются. Я изобразил искреннее огорчение:

– Надо же! Ну кто же знал?! Значит, я напрасно столько из города ехал? Ох, ну почему же я не догадался позвонить, а? Со мной постоянно так– всегда умная мысль приходит после. И что же, значит, никакой возможности увидеться с другом у меня нет?

Тетки, в которых желание спокойно посмотреть телевизор пересиливало человеческое сострадание, дружно закивали, предложив перенести мой благоприятный порыв на другой день.

– Вы, молодой человек, завтра к одиннадцати часам приезжайте. Как раз к этому времени у больных все процедуры закончатся и вы сможете своего товарища навестить.

Я с сожалением покачал головой:

– Ох, как раз потом у меня долго не получится приехать. Я вечером в Москву уезжаю, а приеду только через две недели. Может, все-таки можно что-то придумать? А то я вот и фруктов прикупил, что же, их назад везти?

Я постарался включить свое обаяние на полную мощность, и мне все-таки удалось затмить блеск волшебного экрана. Тетки сдались и признались, что можно попробовать поговорить с дежурным врачом– уж как он решит. Одна из них извлекла из стола толстый журнал и, выспросив у меня установочные данные Сида, принялась быстро перелистывать страницы, пока наконец не нашла нужную. Ознакомившись с записью, она сообщила.

– Ваш товарищ находится в седьмом отделении. Это в таком маленьком двухэтажном корпусе налево от нас. Там в основном все тяжелые больные находятся, которых под постоянным контролем содержат. Заведует отделением Николай Александрович, прекрасный опытный врач. Но сегодня его нет, а вместо него дежурный врач Татьяна Васильевна. Попробуйте поговорить с ней. Возможно, она войдет в положение и разрешит вам повидаться с другом, если вообще ему разрешены свидания. Потому что в седьмом отделении, как правило, лежат больные, которым нужен полный покой, им даже с родственниками не разрешают видеться.

Я от души поблагодарил теток и щедро выделил им две груши и гроздь винограда. Конечно, они попытались возражать, но я быстро удалился, не забыв попрощаться. Порой хочется оставить о себе самые добрые впечатления, даже если знаешь, что никакой практической пользы от этого не будет.

Двухэтажный корпус седьмого отделения выглядел довольно привлекательно, во всяком случае мрачных ассоциаций не вызывал. Этакий уютный желтенький домик, в котором по странной прихоти хозяев окна были забраны прочными решетками. Входная дверь оказалась запертой, и мне пришлось долго нажимать кнопку звонка, прежде чем чей-то настороженный голос осведомился.

– Чего надо?

– Мне необходимо увидеть Татьяну Васильевну по личному вопросу.

Голос долго и нудно пытался выведать у меня суть личного вопроса, приводя массу доводов, из которых главным был «санитарный день». Меня порядком раздражали неправильные интонации какого-то северного диалекта, и почему-то сложилось впечатление, что я разговариваю с чукчей. Пришлось приложить немало усилий, чтобы не заводиться и сохранить благодушный тон. Наконец, уступив моей мягкой настойчивости, замок с клацаньем открылся и дверь распахнулась. Я с удивлением обнаружил, что обладателем противного голоса является вовсе не чукча, а вполне славянской внешности щуплый мужичонка едва ли мне по плечо. На нем был довольно белый халат с биркой на нагрудном кармане: «Санитар отделения №7 Китайкин В.И.». Я подарил ему холодный проницательный взгляд и вежливо улыбнулся, попросив провести меня в кабинет дежурного врача. Китайкин В.И., очевидно, уже исчерпал свои возможности к сопротивлению, поэтому молча повернулся и кивком головы пригласил следовать за ним.

Мы прошли по короткому коридорчику с несколькими белыми дверями. Резиновый звук наших шагов по желтому линолеуму с рисунком под паркет потревожил мертвую тишину, царящую здесь,– казалось, что в здании больше никого нет. Санитар постучал в одну из дверей, рядом с которой висела синяя пластмассовая табличка «Дежурный врач», и, приоткрыв ее, просунул туда голову.

– Татьяна Васильевна, вас тут спрашивают. Говорят, по личному вопросу.

Очевидно, это известие было встречено достаточно благосклонно, потому что он посторонился и пропустил меня.

Татьяна Васильевна оказалась симпатичной пухленькой маленькой блондинкой чуть за тридцать, тщетно пытавшейся напустить на себя профессиональный докторский вид. Но поскольку ее голубые глаза выдавали самый живой интерес, так и стреляя в меня, то старания выглядеть строже казались почти что кокетством. Она сидела за белым столом с алюминиевыми ножками в стиле пятидесятых и до нашего прихода читала карманную книжку, лежавшую теперь названием вниз. Судя по розоватому цвету обложки, можно было спорить, что это какой-то любовный роман. В общем-то, если бы возникла необходимость, то, наверное, не стоило большого труда уложить Татьяну Васильевну на узкую кушетку, стоявшую у бледно-желтой стены справа от стола, но мне не очень-то нравится подобный способ знакомства. Поэтому я приветливо, но достаточно сдержанно улыбнулся и сказа:.