Ирина Андрианова-Голицына - Потерянные ключи [litres самиздат]

Тася недоверчиво подняла глаза на меня.

– Но зачем она попросила меня снимать?

– Она хочет знать, как выглядит моя подруга. Тем более, когда оказалось, что ее тоже зовут Тася… – я осекся. НТ молчала. – Я ей так сказал. Но не волнуйся, больше я ей ничего не рассказывал… То есть про то, как ты тут появилась. Я сказал, что сам тебя привел.

– И она совсем не удивилась?

– Нет, потому что я еще раньше представил все так, что живу здесь один, но у меня появилась ты, а потом попросил разрешения поселить и тебя… Вообще она хотела сдать квартиру за деньги, и была очень рада, когда я сказал, что мы готовы снимать. С нас она возьмет не очень дорого, потому что я – друг, она во мне уверена. Говорит, что лучше варианта ей и не найти!

НТ опять смотрела в пол, и непонятно было, что она думает. Знай она меня подольше, она бы давно заметила, что, когда я принимаюсь имитировать простодушную веселость, это верный признак вранья. Но она ведь знакома со мной недолго. Есть надежда, что на такую уловку она клюнет. А там…. как-нибудь забудется. А что, с другой стороны, мне еще придумать? По-моему, отправить тасиной маме от лица Таси небольшое видео «Тася и Артем снова вместе» – неплохая идея. Тем более, что в итоге она сработала.

И тут меня отвлек телефонный звонок – звонил Костя. НТ снова взялась за тряпку, а я пошел на кухню разговаривать. И через минуту уже забыл текущие заботы: Костя вывел в приоритет другую задачу. Оказывается, ему вчера позвонили по нашему с ним резюме, отправленному им, пока я еще был на Алтае. Позвонили издалека, но не из прекрасного заграничного далека, а из русской романтичной глуши. Точнее, из леса. Из одного северного заповедника. Мечта найти работу в заповеднике появилась у нас давно. С точки зрения интеллигентского тренда возврата к природе, да еще на фоне нашего с Костей регулярного природоохранного волонтерства ничего странного в ней не было. В течение полугода мы с определенной периодичностью об этом рассуждали, но лишь перед отъездом в поход дозрели до того, чтобы всерьез поискать вакансии. Надо сказать, мы быстро поняли, что задача эта – не из легких. Несмотря на абсурдно низкую зарплату во всех заповедниках и национальных парках нашей страны, желающих совершать там природоохранный подвиг было довольно много. Оно и понятно: жить хоть в шалаше, но в раю, и при этом иметь возможность чувствовать себя хорошим человеком, приносящим пользу планете – это заманчиво для многих. Во всяком случае, желающих было явно больше, чем вакансий в имеющихся Особо охраняемых природных территориях Министерства природных ресурсов РФ. Чтобы конкурировать с этими толпами потенциальных подвижников-отшельников, нужно было иметь хотя бы биологическое образование, которого ни у меня, ни у Кости не было. Однако, когда в мое отсутствие Костя нашел двойную вакансию для семейной пары, он решил попробовать отправить резюме – хоть и без особых надежд. Тогда он имел в виду нас троих – себя, Машу и меня. Предполагалось, что выполнять работу семейной пары – дежурить на кордоне – станем мы с Костей, а Лена будет традиционно-патриархально обслуживать наш быт. Теперь к моей жизни прикрепился еще один человек, но и в заповеднике, как вдруг выяснилось, появилась одна дополнительная вакансия экскурсовода – как раз для восторженного дилетанта без профильной квалификации. Костя решил, что трех маленьких зарплат для четверых добровольных отшельников должно хватить, и пару дней назад, не сообщая мне, принялся обсуждать по переписке подробности. Сегодня утром он получил от директора заповедника одобрительное письмо. Теперь решение было за нами.

Я считал, что после конкретного предложения резко изменить свою жизнь мне следует неопределенно замычать и отправиться «думать», но Костя был прав, как всегда – он дал мне помычать всего пару секунд, после чего заявил, что думать мне, собственно, не о чем. Что я теряю? Отсутствие работы в чужом городе? То же самое было справедливо и для Маши: она тоже -приезжая и тоже в данный момент безработная. Вся наша компания как-то невысоко котировалась на рынке труда. Что до НТ, то ее потери вообще исчислялись отрицательными величинами, потому что каждый свой новый день они лишь приобретала то, чего у нее не было. Неважно, где при этом находясь. Больше всех терял, если уж ставить так вопрос, Костя: он хотя бы был питерским. Но именно он проявлял сейчас наибольший энтузиазм. По всему выходило, что это действительно большая удача, и раздумывать нам нечего. Разве что о деталях переезда.

– Тася! – позвал я НТ минут через двадцать. Она к этому моменту почти закончила уборку: для второго в жизни опыта было очень неплохо. – Тася, я передумал. Мы не будем платить моей прежней подруге Тасе за жилье.

–?

– И жить здесь мы не будем. Мы уедем. Далеко. Хотя вообще-то не очень. Но это будет глухая деревня с печным отоплением, великолепной природой вокруг и очень маленькой зарплатой.

НТ внимательно посмотрела на меня, пытаясь по лицу угадать, как ей следует реагировать.

– И Костя с Машей едут вместе с нами! – добавил я радостно.

– А когда мы уезжаем? – только и спросила она.

(…)

Приготовления, к неожиданности для меня, оказались недолгими. Точнее, выяснилось, что мне особенно нечего приготавливать. Для солидности мы с Костей, конечно же, в тот же вечер уселись на кухне обсуждать грядущие перемены. Еще раз позвонили директору, задали все оргвопросы. Еще раз поговорили между собой, в присутствии наших молчаливо внимающих жен. Получалось так, что нас с НТ и даже Машу здесь вообще ничего не держало. Мы могли уезжать хоть через пару дней, купив билеты. Деньги на переезд, что немаловажно, у нас еще были: будут ли они на обратную дорогу, если мы захотим вернуться – не факт. Даже скорее всего, что их не будет. Но об этом мы решили не думать.

Костя был необычайно воодушевлен. Вообще в последнее время он говорил в среднем гораздо больше обычного – раза эдак в полтора. И чуть-чуть громче. И более длинными предложениями. Впрочем, мне нравилось его слушать что сейчас, что прежде. Нередко он даже украшал речь экспромт-афоризмами. Например:

– Польза в старении в том, что, чем меньше впереди остается времени, тем меньше возможности совершать ошибки.

Я обратил его внимание, что из этого выходит, что по мере старения наши действия человека все с большей вероятностью будут оказываться правильными – но ведь это не так. Но Костя поправил, сказав, что процентное соотношение ошибок и не-ошибок остается тем же. Просто чисто количественно ошибок станет меньше, как и времени на них. К тому же, продолжал он, с каждым годом «цена» ошибки должна становиться все меньше (а вовсе не наоборот), так как уменьшается продолжительность временного периода для последствий ошибки «на всю жизнь». Из этого получалось, что максимум земного легкомыслия должен проявлять 80-летний старец. Почему-то раньше я этого в старцах не замечал. Однако Костя вполне убедил меня, что сейчас мы можем не бояться принять ошибочное решение. Нам, к счастью, уже не 17 – самый ответственный возраст. И даже не 25. А целых 27. Сколько лет НТ, мы не обсуждали. У нас впереди не так уж много времени, чтобы бояться пожать плоды возможной ошибки.