Юлия Рыженкова - Реинкарнатор [litres]

– Я еды взяла. Кто знает, сколько ждать придется.

– Ты что?! Хочешь нас выдать запахом или шуршанием пакетов?! – взвился Костя.

– Эй, кшатрий, тише. Я все продумала. Никакого запаха, никакого шуршания, все упаковано в пленку. Бутерброды с мягким сыром, и не переживай, от этого хлеба даже крошек не будет!

Костя хотел было ответить что-то резкое, но передумал. Только поругаться им сейчас не хватало! Успех операции зависел от того, как четко все пройдет, и ссоры в план не входили. Так что оставалось просто молчать и ждать. Пусть будут бутерброды.

В отличие от сапог мягкие новомодные мокасины не цокали по паркету; Костя и Аня ступали по пустым коридорам НИИ, будто индейцы по лесу, не издавая ни звука, но так быстро, как возможно. Кто знает, сколько у них времени? Возможно, Кучик уже сейчас пытается снять замок с купола и активировать кармограф. Они полагали, что он придет вечером или ночью – так меньше шансов наткнуться на людей. Раздобыть ключ-допуск к музейным экспонатам для него не проблема: он как сотрудник НИИ мог просто запросить его. Костя, правда, сомневался, что Виктор Андреевич решит обнаружить себя, скорее он выкрадет один из ключей из каморки охраны. Многие знали, что пенсионеры, подрабатывающие сторожами в институте, ночью вместо дежурства ложатся спать на продавленном диване или же в соседней комнате смотрят телевизор.

Костя и Аня торопились. Нужно было успеть спрятать Аню за портьерой раньше, чем в музее появятся сотрудники службы безопасности Ордена, поскольку об участии девушки в операции знали лишь Костя, Данзар и Амгалан.

Безопасники еще с утра окружили НИИ, контролируя все выходы, а двое будут в музее, тоже в нишах за портьерами. Хотя Костя знал о наружном наблюдении, заметить его ему не удалось. Может быть, безопасник – тот продавец мороженого? Или женщина с ребенком? Или же они наблюдали откуда-то издалека? Неподготовленный человек, даже зная о наблюдении Ордена, обнаружить его не мог, поэтому безопасники рассчитывали, что Кучик ничего не заподозрит. А Костя надеялся, что за тонированными стеклами автомобиля безопасники не увидят Аню, ибо по утвержденному плану никакой Ани сейчас быть не должно, Костя шел в засаду якобы один.

В музее оказалось так же пусто, как и десять минут назад. Кармограф красовался на своем месте под куполом, и Костя облегченно выдохнул. Им нужны были эти десять минут, риск казался минимальным, но кто знает, вдруг у Кучика хорошие информаторы? Был шанс, что Аня играет на стороне противника. Но, похоже, Орден анагаминов не менее, чем Орден реинкарнаторов, заинтересован в поимке Кучика.

Чтобы не выдавать себя голосом, Костя подхватил Аню под локоть и направил в нужную сторону. Они скользнули за бордовую портьеру, в нишу с прототипом первого кармографа, аккуратно расправили тяжелую ткань так, чтобы не осталось ни единой щелки, и лишь после этого Костя выдохнул второй раз. Успели. Действительно, две минуты спустя появились двое в черном. Тот, что повыше, состоял, кажется, из одних мышц, на его фоне второй казался тощим хлюпиком, но вступать в бой не хотелось ни с одним. И даже не потому, что у обоих было с собой оружие. О боевой подготовке безопасников Ордена ходили легенды, и Костя понимал, что шансов победить у него нет. Хотелось думать, что их нет и у Виктора Кучика.

Двое двигались бесшумно, как тени, но их было видно на маленьком экране над головой: накануне связисты из Ордена установили по всему музею видеокамеры и провели видеосигнал в три ниши, оборудованные для засады. На мониторе размером не больше ладони лиц особо не разглядеть, но этого и не требовалось, достаточно понять, кто зашел в музей.

Безопасники беззвучно заняли свои места: один в нише напротив Кости, другой – справа от него, и так же тщательно расправили портьеры, чтобы никакой луч света или блик не мог случайно выдать их.

Оставалось только ждать. Ждать и глядеть в экран, потому что Кучик может прийти сюда так же тихо, как это сделали охотники на него.

С каждым часом напряжение внутри Кости нарастало. Он сидел на полу, привалившись спиной к шершавой стене, справа от постамента с макетом первого кармографа. Аня сидела слева, так что друг друга они не видели, и это тоже напрягало. Костя бы предпочел не выпускать ее из поля зрения, но, увы, двое рядом просто не поместились бы. Страх завладел им. Он боялся упустить Кучика, боялся, что Аня выкинет какой-нибудь фортель, предупредит старика или заберет прибор Леона и каким-то образом улизнет от безопасников – те ведь не подозревают, что на самом деле ловят двоих. Но больше всего боялся, что Кучик вовсе не придет. В курсе ли он вообще, что в его институте выставляется действующий кармограф? Конечно, лекцию разрекламировали как только могли, подключили к этому администрацию НИИ, расклеили объявления по городу. Но, возможно, Кучик сейчас даже не в Москве, а может, уже и не в России, и понятия не имеет ни о какой лекции. И хотя Костя понимал, что его вины в этом не будет, все равно чувствовал себя ответственным за эту операцию, от успеха которой зависело и его будущее в Ордене реинкарнаторов.

Часовая стрелка еле-еле ползла к заветной цифре двенадцать. Ничего не происходило. Ум пытался найти себе хоть какое-то занятие и в конце концов скользнул в воспоминания.

«Я не хочу тебя больше видеть». Костя до сих пор чувствовал удар хлыстом от этих слов. Помнил до боли пальцев, стиснутых в кулаки, ощущение: будто он щенок, с которым только что весело играли, а теперь оставили одного на поляне с красно-желтым резиновым мячом. Еще нет обиды или злости, лишь недоумение: за что?! Что я сделал не так?! Еще минуту назад все было прекрасно! Костя тогда стоял, открывал рот, но не мог ничего произнести, горечь и возмущение душили, запихивая слова обратно в глотку.

«Я дал им проститься! Ты же сам кричал, что я обязан был это сделать!» – наконец выхаркал Костя, и это прорвало плотину, за которой скрывались обида, боль и слезы.

«Просто уходи из моего дома», – с интонацией робота произнес отец, развернулся, дошел по коридору до входной двери и закрыл ее за собой. Такой истерики, как тогда, у Кости не было ни до, ни после. Уже вечером он начнет стыдиться ее и будет стыдиться следующие лет семь, хотя ни одна живая душа ее не видела. Может, кто-то и слышал завывания, перемежающиеся ревом, будто ему не восемнадцать лет, а лишь пять, но вряд ли прохожие или соседи могли подумать, что это рыдает спокойный рассудительный парень, полгода назад поступивший в Институт реинкарнации на факультет приборостроения.

С отцом они почти не виделись и не разговаривали всю следующую неделю, пока тот подыскивал съемную квартиру. Лишь значительно позже, после нескольких лет работы в «скорой», Косте пришло в голову, что, может, у отца тогда тоже случилась истерика, может, он где-то так же ревел и бил ни в чем не повинную стенку. Ведь его надежда устроить сыну нормальную жизнь рухнула в один момент из-за того, что сын решил «дать им проститься»! Идиот. Вместо того чтобы дать проститься с родной матерью и вызвать ей реинкарнатора.