Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

– Нет, есть, – уверяла трубка. – Мальчик недавно сдал анализ ДНК, и прямо сейчас приехал вступать в свои права…

– Но будут же выборы, – устало отмахнулся отец. – И вообще, Ижиков всегда хорошо выглядел.

– Это от стволовых клеток… ик!.. ой, – вздрогнул телефон.

– Ты пил? – озабоченно спросил отец.

– Ну, решил справить окончание труда над той книгой, – оправдалась трубка. – Все-таки свобода воли в аналитической философии вещь сложная. А как там элеаты?

– Поживают, – уклончиво ответил отец. – И все равно не понимаю, какого черта ты звонишь, если серьезно? Ну умер и умер. Я его, собственно, никогда особенно не любил, да и институт особо ничего ни от жизни его, ни от смерти не получит. Не валяй дурака.

Жена тихо засопела и подняла аристократически-удлиненную голову, подслеповато вслушиваясь в разговор.

– Кто?

Отец жестом красивых пальцев интеллигентного мужчины тихо показал ей, что спать можно. Она, однако, не послушалась, слегка привстав на локте. Луна прочертила ее угловатое выпуклое плечо и отправилась на звонкие острые ключицы. Ярошевский невольно залюбовался ей, вспомнив тот день, когда ему довелось столкнуться с ней в коридоре того выставочного комплекса, выронив пару листков с написанной лекцией ей за небольших размеров корсаж, и закраснелся.

– Ты не понял. Нас всех вызывают в университет. Одевайся… Новый начальник любит философию.

Отец недоуменно поморщился. Мать пожала плечами и постаралась вглядеться в лицо своего благоверного, умирая от желания спросить, что делается.

– Ты же не знаешь, кто его сын? – спросила трубка на той стороне и радостно выдохнула: – Это…

– …Николай Алексеев, молодой, энергичный директор многопрофильного издательства «Имплювий», специализирующегося на пропаганде изучения гуманитарных наук и тесной связи их с ныне забытой натурфилософией, – вещал неожиданно включенный Яром телевизор. – Свою кандидатскую работу он защищал по Макиавелли, докторскую – по философии Платона. Более образованным человеком, чем Алексеев, был только президент Грузии Звиад Гамсахурдия. Так что всем, кто беспокоится о судьбе нашей страны, могу сказать – мы находимся в надежных руках.

Что-то странное витало в воздухе, знать бы еще, что именно. Женщина на экране неожиданно подвязала волосы в высокий пучок и надела платье, обнажающее одно плечо, ее платье из органзы странно гармонировало с находящейся позади нее картиной, изображающей Сафо, и общим видом белой студии, выполненной из какого-то похожего на мрамор камня с закругленными силуэтами стола и высокого окна. Возле диктора на столе лежала книга, возле книги циркуль, которым она левой, кстати, рукой что-то чертила на листе бумаги, картинно изогнувшись, пока правая рука, подражавшая ораторам древности, взрезала пальцами воздух. Кажется, даже тупой зомбоящик превратился в подобие концерта классической музыки, только не постсоветского, унылого дергания за скрипочку в зале, состоящем из одних пенсионеров, а настоящего.

Яр сидел, макая пончик в чай, и не уставал слушать доносящие из телевизора рулады. Что-то определенно менялось. Возникало желание снять с себя протертые спортивки и одеть более приличные случаю черные брюки, которые он изредка одевал на собеседования на различных работах, когда поток донатов прекращался и вновь надо было идти позориться. Яр отложил чашку, поймал на лету крошки пончика и сунул их в рот, ощутив блаженную теплую сладость и сытость, и, потянувшись всем телом, открыл телеграм. Быстро найдя нужную строчку, он отправил сообщению пользователю «Яскравий Кiт», тому самому великому преподавателю, умчавшемуся строить азиатский рай на земле, но до сих пор искренне жившему на донаты украинцу, и отправил ему следующее:

«Похоже, теперь ты вновь можешь преподавать. Слышал?»

Пока Кит не был онлайн, он успел походить из угла в угол туда и сюда, ответить на сотню других сообщений, поздравлявших его или выражавших озабоченность тем, что творилось вокруг Алексеева, который не был ни бизнесменом, ни силовиком, поругаться с анонимными комментаторами, ржавшими над тем, что сыном властного Ижикова становится какой-то плюгавый интеллигентишко, несколько раз написать про чужую мамку, и, наконец, не вытерпев, открыть почту новоявленного лидера, уже заявившего о том, что его поддерживает все население страны, и черкнуть пару слов о себе, своих родителях и будущем России. Только потом Кит ответил, но Яр был где-то уже далеко: «Извини, я украинец, да и что вы там собираетесь делать, когда я живу в самом идеальном обществе из всех возможных?»

Он, его родители и несколько неизвестных ему деятелей в один прекрасный день сели в поезд, уносивший их навстречу лидеру, а потом вернулись в Арбазовку, получив немалые должности, правда, в местном городе, но все равно настолько значительные, что их квартира сменилась красивым домом, над которым взвилось знамя с их гербом, полученным от дальних предков, а фасад украсился надписью «Ярошевские. Аристократия». Соседние дома, не прошедшие по конкурсу, состоящему из разнообразных психологических, технических и прочих физических испытаний, стояли с унылыми табличками «Купцы» или «Земледельцы». Как знали некоторые, на пятом этаже дома через дорогу вообще висела надпись «Поэты», что считалось крайней негодностью обитавших там жителей. Когда Ярошевские приехали и привезли с собой постановление властей о том, что отныне они принадлежат к аристократии, отец несказанно обрадовался, ибо был пенсионером, избавленным по старости лет от военной службы, мать огорчилась, не найдя в своем новом звании ничего, что могло бы вознаградить ее на старости лет, а Яр, подойдя к дакимакуре, в последний раз поцеловал и обнял ее. Потом он опустился на диван, включил комп и стал, обливаясь слезами и одновременно с внутренней гордостью, удалять остатки игр, захламлявших рабочую память.

Завтра он станет воином, перейдя на сторожевую службу. А после, возможно, вообще отцом. Через неделю должен состояться праздник, когда ему будет позволено выбрать себе первую жену из всех остальных, последующих одна за другой десяти – по количеству прожитых им до пятидесяти лет – отрезков жизни и праздников плодородия. А потом и стать отцом. Но об этом он уже не размышлял. Он знал, кого выберет: по ту сторону экрана его фанатка договорилась с ним о приезде в Абразовку в день праздника. Вопрос заключался только в том, станет ли она его женой и на следующий год?

Нервно мотнув головой, Яр несколько раз подтянулся на висевших над головой брусьях, передохнул, пытаясь запить водой ощущение выскакивавшего из груди сердца, одел бушлат и пошел, сжимая в руках красивую винтовку с оптическим прицелом, злобно блестевшую в лучах солнца.