Юлиана Погосова - Крыло бабочки

Он замолчал, как будто задумался о чем-то. Я тоже молчала, завороженная поэтичностью его рассказа.

– Знаешь, – сказал Леша спустя довольно продолжительное время, в течение которого мы дружно вышагивали в едином ритме по проселочной тропинке, – а я об этом никому еще не рассказывал…

– Да? – искренне удивилась я. – А почему?

– Сначала стыдно было, что я заблудился, я тогда маме сказал, что ночевал у Славика, у друга моего. Я часто у него оставался, они поэтому и не беспокоились особенно, так и подумали, что я у кого-то из друзей ночевать остался.

– А почему стыдно, Леша? – тихо спросила я. – Это же со всяким может случиться, не понимаю…

Он бросил на меня быстрый изучающий взгляд, но ничего не ответил и продолжал, как будто не слышал:

– В общем, как-то не пришлось мне ни с кем поделиться этим моим впечатлением, вот, пока с тобой не встретился…

Меня обдало жаром от его пристального неотрывного взгляда, после чего по телу прокатилась волна озноба и неодолимо захотелось прижаться к нему всем телом, прижаться, слиться, раствориться, забыть обо всем…

– Таня! Таня! – откуда-то издалека услышала я его голос и постепенно вернулась к действительности. Видимо, я отключилась капитально, потому что Леша смотрел на меня беспокойно и немного испуганно.

– Таня, – повторил он тише, видя, что я реагирую и уже прихожу в себя.

– Что? – посмотрела я на него, как ни в чем не бывало, даже с легким удивлением во взгляде.

– Таня, – еще тише и мягче сказал он и ласково погладил меня по руке.

От его прикосновения все имеющиеся на мне волосы, волоски и пушки встали дыбом, и зыбкая зябь мурашек прокатилась волной по коже. Но я старалась держать себя в руках и мужественно справлялась с этими побочными реакциями на его присутствие. Даже если бы не было у меня никакой миссии, в которую я сама себя втянула за волосы, тоже мне еще, новоявленная баронесса Мюнхгаузен, я все равно не стала бы торопиться вступать в эротические отношения с Лешей. Почему, я не могла объяснить. Наверное, он мне нравился слишком сильно и поэтому я боялась. Я боялась проявить себя, боялась увлечься, боялась влюбиться и потеряться в этом своем чувстве. Страхов было много, они создавали запреты, а бороться с собственными страхами тяжело, и у меня не было сил на это, по крайней мере сейчас, когда моя энергия и силы мне были нужны «для дела», из которого надо было как-то выпутываться.

Леша продолжал гладить меня по руке, движения его становились все настойчивее, и надо было срочно что-то придумывать.

– Спасибо, Леша, мне лучше, – я тихонько высвободила свою руку из его жаркой гладкой ладони. Как бы мне хотелось почувствовать эти теплые ладони на своем возбужденном теле, жаждущем его любви… Я отогнала от себя эти мысли мощным усилием воли и сказала, как будто совсем невпопад:

– Интересно, а кто приглашенные?

– Приглашенные? Какие приглашенные? – не понял меня Леша, я бы на его месте тоже не поняла, слишком резким был переход.

– Ну… на бал, куда мы идем сейчас.

– А, на бал… – протянул слегка разочарованно Леша. – Если честно, то я мало кого знаю.

– Как? – я удивленно округлила глаза. – Ты же здесь всю жизнь живешь, небось, всех знаешь, и тебя все знают.

– И с чего ты взяла, что это так? – рассмеялся он.

– А что, это не так? – перешла я в легкое наступление.

– Как тебе сказать… Отчасти так, конечно… Но не совсем.

– Не совсем? – удивилась я. – А почему не совсем?

– Почему не совсем… – задумчиво повторил он за мной. – Не совсем, во-первых, потому что я общался в основном всегда со своими друзьями детства, а их у меня здесь не так уж и много. А во-вторых, тех старых дачников, которые жили здесь в период моего детства, осталось не так уж и много. Они или уехали сами и продали свои дачи, или же их вынудили это сделать.

Я еще больше округлила свои и без того круглые глаза и удивленно спросила:

– Вынудили? То есть как – вынудили?

– Да как тебе сказать, – Леша грустно покачал головой. – Вот, представь, живешь ты в своем домике на земле в несколько десяток соток, на небольшой земле…

– И что, земля моя кому-то мешает?

– Да не то чтобы мешает… Земля – то как раз и не мешает, она им очень даже кстати, но… без тебя.

– Это как?

– А вот так. Место здесь хорошее, от города недалеко, можно сказать, ближайшее Подмосковье, на твоей земле можно построить несколько благоустроенных коттеджей и продать их соответственно, вместе с землей, разумеется.

– С моей землей!

– С землей, которую ты им продашь, и она уже перестанет быть твоей.

– А если я откажусь?

– Тогда ситуация усложняется, но для тебя, а не для них.

– Почему это?

– Да потому, что они все равно найдут способ заставить тебя продать эту землю. К примеру, могут поджечь твою дачу так, что от нее останутся одни руины, и ты все равно будешь вынуждена продать хотя бы часть своей земли, чтобы покрыть расходы на строительство новой дачи, например.

Я была изумлена до предела.

– Леша, но это же… полный произвол!

Леша только тихо усмехнулся и стал сосредоточенно рассматривать что-то у себя на большом пальце.

– Ну хорошо, допустим, все так и происходит, и все всё знают, и никто ничего не говорит. Почему же тогда не уехали все дачники, вот ты, например, или моя подруга Лена?

Леша почему-то смутился и ничего не отвечал, как будто обдумывал что-то, потом сказал:

– А Лена тебе не рассказывала, что у ее родителей был огромный земельный участок, еще с советских времен, несколько десятков гектаров?

Я удивленно покачала головой и тихо спросила:

– Ты что, хочешь сказать, что с ними поступили именно так?

Леша кивнул утвердительно.

– Но тогда… – от возмущения я с трудом подбирала слова, – как же они могли допустить, это же произвол, почему они ничего не сделали, не пожаловались, есть же суд, в конце концов! – почти выкрикнула я, возмущение прорвалось и выплеснулось наружу с моим выкриком.

Мне было странно, я не могла понять, родители Ленки – образованные, грамотные люди, как это вообще возможно, чтобы преступникам все сошло с рук?

Я гневно посмотрела на Лешу и обнаружила, что он с живым интересом наблюдает за мной, ну, скажем, как если бы я была какой-то неведомой экзотической птичкой или неизвестной зверушкой, непонятно каким образом зашедшей в его гостиную во время воскресного обеда. Его интерес был настолько искренним, что мне вдруг стало смешно, и я громко засмеялась.

Он очнулся от своих наблюдений за мной и тоже засмеялся с облегчением, видимо, я его только что здорово напугала своей воинствующей наивностью. Я, наверное, слишком непосредственно и живо отреагировала на его слова, но я действительно была возмущена: ненавижу несправедливость, хотя знаю, конечно, что жизнь сама по себе не укладывается в наши человеческие понятия о справедливости, примеров этому множество, но иногда все равно бывает обидно, как сейчас, например, вот и отреагировала, я же живой человек, с чувствами, эмоциями, которые не всегда поддаются доводам рассудка.