Андрей Бондаренко - Выстрел

Любовь? Не смешите, любезные! Не смешите – меня…

Старый мобильник – умер. Что был так звонок – когда-то.

Пиво – уже не помощник, водочка – на столе…

И электронные письма – не доходят – до адресата,

Налету – умирая, тая – в полночной мгле…

И электронные письма – не доходят – до адресата,

Налету – умирая, тая – в полночной мгле…

И я уехал – к югу. В дальний и южный – город.

Где – белоснежные пляжи, да – зелёный прибой….

Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,

Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…

Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,

Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…

Древнее, древнее кладбище – за низким забором пляжа,

Низкий могильный холмик – тот, что в цветах – всегда…

Розы и незабудки, и хризантемы – даже,

А по лицу – так пошло – снова течёт вода…

Розы и незабудки, и хризантемы – даже,

А по лицу – так пошло – снова течёт вода…

Нет, не могу я – где море – так беззаботно сине,

Там, где старинное кладбище – тихо дремлет – во мгле…

Милая русская осень, добрая и чуть – дождливая…

Я уже возвращаюсь! Я – возвращаюсь – к тебе…

Милая русская осень, добрая и чуть – дождливая…

Я уже возвращаюсь! Я – возвращаюсь – к тебе…

Ник самозабвенно пел, а его внутренний голос – временами мудрый и отходчивый – надоедливо продолжал излагать свои нравоучительные сентенции: – «Что-то, братец, ты совсем захандрил. А ведь раньше слыл – среди друзей, родственников и знакомых – неисправимым и записным оптимистом…. Не рано ли прощаешься со своей Любовью? Веришь всяким и разным – скользким прохиндеям и сумасшедшим ублюдкам…. А чему нас учил в своих бессмертных произведениях великий Джек Лондон? «Человек непобеждён, пока его не победили!». Ну, кто там нас победил? Кто – конкретно? В том-то всё и дело, что таковых персон пока не имеется в наличии…. Не имеется! Следовательно – что? А то, что мы ещё непременно повоюем! То бишь, поборемся – до конца…».

Бурные аплодисменты, текила, шашлык по-карски, незабываемый коктейль «Смерть старого пирата [18]», форель, запечённая на гриле, сухое красное вино….

Через некоторое время Ник, прихватив с собой на две трети опустевшую бутыль виски и неразборчиво извинившись перед собутыльниками, отправился спать. Слегка пошатываясь, добрёл до своего номера, вошёл, захлопнул за собой дверь, упал на двуспальную кровать под шёлковым балдахином и, закрыв глаза, почувствовал, как медленно и неотвратимо погружается в тёмный омут…

Ему приснился гадкий и страшный сон: Мария и Олег Быстров поочерёдно, сменяя друг друга, жадно, со всхлипами, пьют кровь, хлещущую из сонной артерии молоденькой светловолосой девушки, а потом, небрежно обтерев губы, долго и разнузданно совокупляются…

Неимоверным усилием воли заставив себя проснуться, Ник сел на постели, c силой потряс головой, в темноте нашарил бутылку с виски, стоявшую на полу, жадно припал губами к горлышку и, давясь и обливаясь, допил благородный ячменный напиток до последней капли. После чего небрежно отбросил пустую бутыль в сторону, откинулся на матрас и…увидел перед собой лучистые глаза Анхелины Томпсон.

«Голубые, ясные, задумчивые, огромные, печальные…», – машинально принялся перечислять ошалевший внутренний голос. – « До чего же печальные, Боги мои! До чего же – печальные…».

Девушка выглядела точно так же, как и при их последней встрече в районном отделении милиции, где правил бал подполковник Старко Сергей Андреевич: светловолосая, высокая, очень стройная, длинная юбка по щиколотку, белая блузка с пышным кружевным воротником, приталённый тёмно-синий жакет, отороченный кремово-рыжим мехом. Отсутствовала только крохотная шляпка с тёмной вуалью.

– Как я рад видеть вас, Анхелина! – обрадовался Ник. – Знаете, вам так гораздо лучше – без этой дурацкой вуали…. Извините!

– Ничего, я и сама знаю про это, – мило и загадочно улыбнулась девушка. – Здравствуйте, благородный Ник! Я тоже рада нашей встрече.

– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! А что это за чудесный и неземной аромат? Полевое разнотравье с лёгкой, чуть заметной горчинкой полыни, свежесть родниковой воды…. Или же – дождевой? Это что же, это…. Неужели, степь?

– Да, Николай, вы угадали. Или же просто знали – на уровне подсознания? Впрочем, неважно…. Мы сейчас, действительно, находимся в дикой южной степи. В первозданной рассветной дикой степи, где совсем недавно прошёл живительный дождь…. Хотя, свежесть «родниковой воды» – это временно. Чувствуете, как пышет в лицо горячим и спёртым воздухом? Скоро, очень скоро навалится зной – беспощадный, злой, жестокий, не ведающий жалости ко всему живому…. Ладно, оставим всевозможные природные и погодные явления в покое. Я хочу, Ник, дать вам маленькую, совсем крохотную подсказку. Вернее, пищу для неторопливых размышлений и несуетливых раздумий…. Вы как, не против? Очень хорошо! Тогда пройдёмте вон к тому высокому обрыву, полюбуемся на одно очень увлекательное и поучительное действо. Вот вам мощная подзорная труба, чтобы рассмотреть всё происходящее в мельчайших подробностях…

– А вы?

– Что – я?

– Подзорная труба-то одна…

– Ах, это! – неожиданно развеселилась девушка. – Я, мой милый и благородный Ник, не нуждаюсь в мощных оптических приборах. Как, впрочем, и во всех других…. Я, вообще, ни в чём не нуждаюсь. По определению…

Лето, знойное и беспощадное лето. Белёсое бездонное небо над головой, а в небе кружит бесконечная стая иссиня-чёрных ворон, знойный ветер невежливо и надоедливо царапает лицо. И это – только рассвет…. Что же будет дальше?

Два войска – стройными рядами – напряжённо замерли друг напротив друга: обнажённые мечи и сабли, длинные и короткие копья, луки, кольчуги, остроконечные шлемы, нестерпимо блестящие на солнце, разноцветные знамёна, вольготно развевающиеся на ветру.

Два всадника, почти одновременно отделившись от противостоящих воинских рядов, неторопливо и размеренно скачут навстречу друг другу, останавливаются, съехавшись посредине свободного пространства. Оба высокие и широкоплечие, в самом рассвете сил. Один – типичный представитель монголоидной расы, в жилах второго течёт весёлая турецкая кровь.

Турок презрительно и надменно смотрит на знамя, искусно закрепленное за спиной монгола: на тёмно-синем фоне изображён золотой крылатый дракон, изрыгающий нежно-алое пламя.

– Какая наглость, Тимур, думать, будто тебе одному принадлежит весь это прекрасный мир! – брезгливо кривится турок, невежливо тыча толстым указательным пальцем – с массивным золотым перстнем, в оправу которого вставлен огромный, красно-малиновый грубо огранённый рубин – в направлении дракона.