Андрей Бондаренко - Метель

– Этот приставной железный рычаг называется «козья нога». С его помощью мы сейчас взведём тугую арбалетную тетиву. Примерно, вот так…. Эк! Да, туговато идёт, зараза. Видимо, этой штуковиной давно уже не пользовались…

– Ничего, я княгиня необычная, с хорошей спортивной подготовкой. Непременно справлюсь! – заверила Ольга. – Продолжай!

– Вот это – направляющий паз для «болтов»…

– Каких ещё, к порченой маме, болтов? – гордая княжеская «маска» опять пропала, будто её и не было. – Что ты, морда гусарская, имеешь в виду? На что намекаешь, гнида экономическая, насмешливая? В глаз захотел? Засвечу, даже моргнуть не успеешь…

– Арбалетные стрелы, они и называются «болтами». Из-за того, что их древка гораздо короче и толще, чем у лучных стрел, – невозмутимо пояснил Петька, с трудом сдерживая ехидную улыбку. – А высокородной княгине не пристало так некультурно и грязно выражаться. Это я про «порченую маму»…

– Пшёл к чёртям свинячим, моралист хренов! Сама всё знаю…. Просто рядом нет посторонних ушей, вот, я и отрываюсь, отдыхая душой. Мать его растак! Ладно, больше не буду…. Лучше покажи, куда надо нажимать, чтобы эта хитрая штука стрельнула.

– Стрелу, соответственно, вставляем до упора в направляющий паз. Вот эта фиговина, по-научному называемая «орехом», является специальной шайбой с прорезью для хвостовика стрелы и оснащена специальным зацепом для тетивы. Короткое плечо спускового рычага упирается в выступ «ореха», фиксирующая пружина давит на длинное плечо, удерживая весь механизм во взведённом положении…

– Короче говоря, надо дёргать именно за спусковой рычаг?

– Не дёргать, а плавно нажимать, чтобы случайно не сбился прицел…

Невдалеке, метрах в семидесяти-восьмидесяти от них, раздался жалобный вскрик, полный ужаса и боли, после чего восторженный голос Глеба громко известил:

– Какой здоровенный заяц! Обалдеть! Белоснежный, размером, наверное, с приличную собаку…. Первый раз вижу такого!

– Пьер, отдай мне арбалет! – велела Ольга. – Я уже вся горю – от нешуточного охотничьего азарта. Княжеского азарта, ясен пень!

Пожелав от всей души непредсказуемой княгине (с замашками амазонки) удачи, Петька, чтобы не мешать охотникам, свернул на боковую, но тоже достаточно широкую парковую аллею. Шагал себе неторопливо между столетними заснеженными буками и ясенями и усиленно размышлял о сложившейся ситуации: – «А, ведь, наша Ольга-Ванда во многом права! Двадцать первый век, он, действительно, очень грязен, коварен и несовершенен. Сплошные неразрешимые сложности, вечные душевные терзания, сумасшедший информационный поток, гадкие искусы и заманухи…. В результате, то бишь, в сухом остатке, наблюдается следующее: общая неопределённость, бесконечное и хроническое недовольство собой, неуверенность в завтрашнем дне, регулярное и устойчивое желание – выпить и забыться. А ещё присутствуют: всякие и разные политические партии, бесконечные выборы, потрясающее лицемерие власть предержащих, полное обнищание народных масс, по телевизору – жестокость, насилие, боль, кровь, регулярные супружеские измены и разнузданный секс с кем попало.… Да, если смотреть правде глаза, то нет там, в Будущем, совершенно ничего хорошего. Ну, абсолютно ничего! Только тёмно-серый мрак, полная безысходность, всеобщая несправедливость и железобетонное неверие в светлое завтра…. Что же мы видим-наблюдаем здесь, в 1812-ом году? Строго говоря, чёткой однозначности тоже нет. Крепостное право, клопы-тараканы, ночные придорожные разбойники, надвигающиеся жестокие войны, кровавые крестьянские бунты, отсутствие электричества, кинотеатров, антибиотиков и прочих эффективных лекарств…», – Петька приветливо помахал рукой ярко-рыжей белке, громко цокающей на него с верхушки молодого клёна. – «Конечно, быть дворянином-помещиком достаточно занятно и комфортно: крепкая усадьба, добронравные соседи, милые и морально-устойчивые (хочется надеяться на это!) девушки-дворянки, старинный ухоженный парк с прудами, верные и послушные холопы, шикарная охота, наверное, не менее шикарная рыбалка.…Но, при этом, намечаются и многочисленные войны, включая знаменитое нашествие Наполеона Бонапарта. А я, как раз, состою на воинской службе. Настоящий-то Пьер Бурмин успешно «отбыл» в двадцать первый век. Следовательно, мне подполковника и заменять…. Опять же, здесь у него (то есть, уже у меня?), наверняка, имеется целая куча близких и дальних родственников. Как они поведут себя при встрече? Не распознают ли нечаянной подмены? Это Глебу Нефёдову – в очередной раз – повезло: оказался, понимаешь, круглым сиротой, не считая подслеповатой двоюродной бабки. Конечно, можно будет всё списать, вернее, попробовать списать, на зимнюю зеленоватую и изломанную молнию. Мол, шандарахнула, зараза злая, прямо в грудь, вот и внешность изменилась слегка. Да и память отшибло местами: здесь – помню смутно, тут – совсем ничего не помню. Бывает…. Пусть попробуют, морды недоверчивые, доказать обратное и обвинить в преднамеренном мошенничестве. Пусть только попробуют! У меня и шрам зелёненький имеется на груди, и уважаемый свидетель – Денис Давыдов, будущий легендарный герой Отечественной войны…. А анализа ДНК в девятнадцатом веке не провести! Ха-ха-ха!».

Пётр ещё долго – часа полтора-два – ходил по длинным и извилистым аллеям старого заснеженного парка. Изредка в шутку переругивался с рыжими белками, наблюдал за пёстрыми рябчиками, копошащимися в густых ветвях кустарника, любовался на важных красногрудых снегирей и беззаботных лимонно-жёлтых синичек, безбоязненно снующих тут и там. Возле деревянных кормушек-корыт, наполненных сеном и зёрнами овса, он минут десять-двенадцать, укрывшись за стволом толстенного дуба, с интересом рассматривал молоденьких косуль. До животных, занятых трапезой, было метров сорок пять, расстояние для меткой стрельбы из арбалета – идеальное. Но Петька даже ни на секунду не пожалел, что арбалет отсутствует – больно уж красивыми и чудесными были глаза у потенциальной добычи: выпуклыми, миндалевидными, влажными, доверчивыми, наполненными детской верой в непреложное добро окружающего мира…

«Лучше уж рыбу ловить, чем охотиться на зверей», – задумчиво высказался внутренний голос. – «Во-первых, она не умеет стонать и плакать. А, во-вторых, у неё глаза холодные и бездушные…».

Ещё, конечно же, он беспрестанно раздумывал над сложившейся дилеммой: какое из двух Времён выбрать?

Пётр почему-то был твёрдо уверен, что от его решения-выбора зависит очень многое: захочет вернуться в двадцать первый век – непременно вернётся, захочет остаться – останется. Откуда взялась-появилась такая, далеко не скромная уверенность? Трудно сказать, вернее, совершенно невозможно. Взялась и взялась…