Андрей Бондаренко - Метель

– О, вон твоя Ольга идёт! – объявил Лаудруп. – Сейчас у нас будут проблемы, связанные с употреблением алкоголя…

По тротуару, мощёному диким камнем, медленно шла, откинув на плечи капюшон тёмно-синего плаща, Мария Гавриловна.

– Петя! – улыбнувшись, звонко прокричала девушка, шутливо грозя ему тоненьким пальчиком. – Не увлекайся, пожалуйста, хмельным! Тебе же завтра вести машину!

– Хорошо, не буду! – пообещал Петька и проснулся…

Запах старого железа, ленивые солнечные зайчики на досчатом некрашеном полу, затёкшая поясница, лёгкий озноб, тоненький мышиный писк. Он внимательно осмотрелся, поворачивая голову вправо-влево, и печально подытожил:

– Итак, я нахожусь в плену, в помещении старой кузницы. Гусарской сабли на боку, естественно, не наблюдается…. Сижу, прислонённый спиной к чёрной бревенчатой стене. Причём, сижу на холодном полу, поэтому и задница слегка заледенела. Руки свободны, а, вот, ноги…. Ноги – с помощью двух пар каторжных кандалов – прикованы к каким-то чугунным, визуально очень тяжёлым конструкциям…. Ага, справа от меня на полу стоит кувшин с жидкостью и щербатое блюдце с куском серого хлеба. Наглые мыши снуют рядом, явно намериваясь полакомиться хлебной корочкой. Слева, похоже, располагается ночной горшок…. Полный сервис на дому, короче говоря. Ладно, с этим потом разберёмся…. А, вот, почему – в этом странном сне – Людвиг Лаудруп называл Марию Гавриловну – Ольгой? И эта её насквозь непонятная фраза, мол: – «Тебе же завтра вести машину»? Как прикажете понимать данное высказывание? Особенно учитывая то обстоятельство, что прав на вождение автомобиля у меня никогда не было? Очень похоже, что вся эта сцена – с судом над кровавым Эдвардом Течем – была обыкновенной исторической «реконструкцией»…. Следовательно, кто-то мне ненавязчиво подсказывает, что мы с Машей, во-первых, всё же, переместимся в двадцать первый век. Во-вторых, она будет называть меня «Петей», что говорит о многом. В-третьих, я научусь водить машину. И, в-четвёртых, при легализации в Будущем Марии Гавриловне будут выправлены документы на имя – «Ольга»…. Если, конечно, я всё понял правильно…

Он резко отодвинулся от бревенчатой стены и, опираясь ладонями о холодные доски пола, поднялся на ноги. Кандальные цепи оказались достаточно длинными, так что у Петра образовалась зона, где он мог – относительно свободно – перемещаться: круг с диаметром примерно метр с небольшим.

Гаркнув на наглых и суетливых мышей, тут же разбежавшихся по своим норкам, и справив малую нужду, Петька носком ботика отодвинул ночной горшок в сторону и присел на корточки рядом с кувшином и блюдцем. В голове негромко пощёлкивало-побрякивало, словно бы с сильнейшего похмелья, но – помимо сильнейшей жажды – наблюдался и зверский аппетит. Он быстро сжевал-умял кусок серого хлеба, жадно запивая его чуть сладковатой жидкостью из керамического кувшина.

«Не иначе, в воду подмешали вчерашнего сонного мёда», – предположил осторожный внутренний голос. – «Обычная тюремная практика: чем узник больше спит, тем легче его, мерзавца, охранять. И кормить, при этом, заключённого на убой не следует, мол, чем меньше калорий попадает в его организм, тем эффективнее действует снотворное…. Воздерживаться от усыпляющего питья? Легко сказать, да трудно сделать: пить очень уж хочется. Просто нестерпимо…».

Послышался противный скрип, приоткрылась покосившаяся дверь, и в помещение вошёл старик – в ветхом заплатанном зипуне, с непокрытой рыжеволосой головой – несший в правой руке большую плетёную корзинку, наполненную колотыми берёзовыми дровами.

– О, барин проснулся! – притворно обрадовался дедуля. – Замёрз, небось, родимый? Ничего, сейчас я печку растоплю по-быстрому, согреешься! Она, правда, дымит немного. Только ничего с этим не поделать. Потом, когда печные камни нагреются и покраснеют, то и дым перестанет выходить из печного зева, будет весь – без остатка – улетать в трубу…

– Разговорчивый ты, батяня, – болезненно усмехнулся Пётр, усиленно массируя виски подушечками пальцев. – И тембр голоса знакомый и эти рыжие волосы. Мажордом Жано тебе, часом, не сыном ли приходится? А конюх Емеля, может быть, внуком?

– Всё так барин, угадал.

– Что же ты, дедушка, на господ руку поднимаешь? Нехорошо это, не по-божески. Зачем тяжкий грех берёшь на душу?

Старик, молча, загрузил в топку печи дрова, запихал под самый низ поленьев большой кусок бело-розовой бересты, часто-часто пощёлкал кремниевым кресалом и, тщательно прикрыв печную дверцу, ответил – вопросом на вопрос:

– А, вот, кто – для меня – господа? Лично для меня? Для моих детей, внуков и правнуков? Старая княгиня Елизавета Алексеевна? Молодой князь Глеб и его польская жена-раскрасавица? Нет, барин, нет…. Это господа, что называется, «дальние». Как те крылатые Небожители, про которых речистые попы нам по праздникам рассказывают в церквях…. Господин у нас, крепостных, всегда один. Это управитель барский, для нас – княжеский. Только от него, единственного, всё зависит: и горе горькое мужицкое, и радости крохотные да редкие. Если настоящий управитель имеется в поместье, конечно…

– А в Нефёдовке, значит, имеется? – скучающе уточнил Петька, уже понимая, какой ответ услышит.

– Появился намедни, кличут Николаем Николаевичем. Настоящий такой мужчина, прямо-таки каменный…. В том смысле, что с таким шутки плохи. То есть, совсем невозможны. Лучше уж сразу наложить руки на себя, предварительно надев чистое исподнее…. Опять же, пошли в народе бойкие разговоры, что, мол, скоро нашу Нефёдовку будут продавать. И здесь очень многое зависит от управляющего. То есть, от старого…. Ведь, именно он будет все дела сдавать управляющему новому. Замолвит словечко доброе, и мой старший сынок так и останется в мажордомах, на должности сладкой и не пыльной. Не замолвит, и Жано опять превратится в обычного сиволапого Ваньку…. Вот, оно и получается, что Николай Николаевич сейчас для всех дворовых – самый-самый главный. Главней уже не бывает. И все его приказания-желания выполнять следует старательно и полностью, сразу же, без вопросов и промедления. Дабы управитель не разгневался…

– Понятно излагаешь, дедушка, – одобрил Пётр. – Доходчиво, прямо и однозначно. А, скажи-ка мне, дорогой, где сейчас находится уважаемый Николай Николаевич? Мне бы переговорить с ним, поболтать о делах важных и неотлагательных…

– Дык, разыскивает твою милость.

– Меня? Ты ничего, часом, не путаешь?

– Тебя все сейчас разыскивают, с самого раннего утра, – тяжело и чуть смущённо вздохнул старик. – Даже молодая княгиня Ванда – с ружьём в нежных ручках – ускакала вместе с другими…. Не знаю я толком, что да как, извини, барин. Вот, вернётся управитель Николай Николаевич, он тебе, милостивец, сразу всё и расскажет. Поговорите с ним, может, оно и сладится ещё – к взаимному удовольствию…