Андрей Бондаренко - Метель

Морда, глядя на Петьку злыми, жёлто-зелёными глазищами, угрожающе зарычала, демонстрируя крупные, тёмно-жёлтые клыки, с которых вязко стекала-капала голодная слюна. На хлипкую дверь обрушился новый град сильнейших ударов.

«Сегодня, похоже, целая стая пожаловала!», – дисциплинированно доложил внутренний голос. – «Наверное, почуяли запах свежей крови и теперь так просто не уйдут. Вернее, уйдут не раньше, чем дочиста обглодают твои, братец, косточки…».

Он вскочил на ноги, бросился к чугунному диску, схватил кузнечный молот и принялся, уже не опасаясь производимого при этом шума, наносить один удар за другим.

«Или проушина сломается, или люди в поместье услышат гул-звон и придут на помощь», – упрямо билась в пустой голове одинокая мысль. – «Либо проушина сломается, либо люди услышат и придут…».

Через полторы-две минуты что-то громко треснуло-хрустнуло, и Пётр понял, что чугун не выдержал ударов, и проушина, всё же, сломалась.

«Этого мало, господин подполковник!», – надоедливо поучал сообразительный внутренний голос. – «Теперь ещё надо найти надёжное убежище, где можно спрятаться от безжалостных собачьих клыков…».

Петька огляделся по сторонам, подхватив кандальную цепь, запихал освобождённое от чугуна склёпанное кольцо в карман полушубка и бросился к большому сундуку, стоящему у противоположной стены. Посетившая его идея была проста и непритязательна: забраться в сундук и захлопнуть крышку – благо у псов нет рук, которыми эту крышку можно открыть. Но там его ждало горькое разочарование – сундук был заперт на огромный амбарный замок, сбить который кузнечным молотом представлялось делом маловероятным.

«Наверх, братец, наверх! Быстрее!», – возопил внутренний голос. – «Нет других вариантов! Наверх!».

Он уперся плечом в торец сундука, который оказался неожиданно-тяжёлым, сильно надавил, крякнул, набрав полную грудь воздуха, снова надавил…. Наконец, сундук тронулся с места и – дециметр за дециметром – прополз на требуемые два с половиной метра.

Пётр забрался на крышку сундука, подпрыгнул и ухватился израненными ладонями за потолочную балку, подтянулся на руках и ловко обхватил прямоугольный брус ступнями ног. После чего, повозившись ещё пару-тройку минут, умудрился усесться на балку верхом.

«Браво, Бурмин, браво!», – похвалил внутренний голос. – «Не ожидал от тебя, право, не ожидал! Ещё неделю назад невозможно было даже представить, что жирный и неповоротливый боров – по имени Пьер Бурмин – способен на такие сложные гимнастические этюды. Может, тебе стоит – по возвращению в двадцать первый век – податься в цирковые акробаты? Денег заработаешь! В любом случае больше, чем на должности рядового экономиста…».

Дверь, не выдержав напора тяжёлых тел, с грохотом сорвалась с петель, и в помещение кузницы – бестолковой кучей – ворвалась собачья стая.

«Один, два, три…», – старательно считал про себя Петька. – «Всего шесть штук, то бишь, голов. Все клыкастые, лохматые, очень высокие в холке но, при этом, и страшно худые. Двое из псов тёмно-серого окраса, а все остальные – пятнистые, то есть, бело-серо-бурые. Серьёзные ребятишки. Матёрые и абсолютно несентиментальные. Таким, пожалуй, палец в рот класть не стоит…».

Серые псы, которые, очевидно, являлись общепризнанными вожаками, тут же бросились к стене, где раньше сидел пленник, и принялись жадно вылизывать пол, испачканный человеческой кровью. Пятнистые же собаки разбежались по углам, пытаясь зубами и острыми когтями расширить многочисленные мышиные норки.

Пётр осторожно лёг животом на широкую потолочную балку, крепко обхватив её руками и ногами. Всё бы и ничего, но неожиданно настойчиво засвербело и зачесалось в носу. Он держался – сколько мог, задерживая дыхание и усиленно дёргая крыльями носа. Но, в конце концов, сдался и оглушительно чихнул.

Псы дружно задрали вверх лохматые головы, оглушительно зарычали-залаяли и устроили внизу настоящую карусель (хоровод, кадриль?). Собаки без устали нарезали большие и малые круги. Их глаза блестели звериной голодной яростью, а пушистые хвосты мелко-мелко подрагивали в приступе нешуточного охотничьего азарта. Время от времени один из псов подпрыгивал высоко вверх и отчаянно щёлкал зубами – примерно в полуметре от балки.

– Ну-ну, ухари наивные, – тихонько шептал Пётр. – Ничего у вас не выйдет, родимые. Не на того напали, дурики хвостатые…

Неожиданно его правая нога почувствовала сильнейший рывок, а щиколотку пронзила острая боль.

– А-а-а! Мать вашу собачью! – отчаянно взвыл Петька. – Это ещё что такое, мать вашу?! А-а-а!

«Это заклёпанное кольцо, снятое со странной чугунной конструкции, выпало из кармана полушубка», – невозмутимо объяснил внутренний голос. – «Цепь, естественно, размоталась. Вот, одна из собак и воспользовалась данным незапланированным происшествием, не иначе…».

Пётр уродливо, морщась от боли, вывернул шею, скосил – насколько это было возможно – глаза вниз, и был вынужден признать правоту голоса: на железной цепи, крепко ухватившись зубами за заклёпанное кольцо, висел один из пятнистых псов. Собачьи глаза, налившиеся кровью, приобрели багрово-рубиновый цвет, обещая скорую и лютую смерть.

– И что теперь делать? – сам у себя спросил Петька, чувствуя, как второе кандальное кольцо, державшееся на единственной, не допиленной до конца заклёпке, безжалостно царапает его правую щиколотку. – Больно-то как! Мамочка моя! Сволочи блохастые! Что б вас всех…

«Что делать?», – насмешливо переспросил внутренний голос. – «Существует, как минимум, три реальных и правдоподобных варианта дальнейшего развития событий. Первый: у наглого пса – в конечном итоге – сломаются зубы. Второй: лопнет не допиленная до конца заклёпка. И, третий: твои руки-ноги устанут и занемеют, начнёшь неуклюже ворочаться, случайно потеряешь равновесие и свалишься вниз – со всеми вытекающими, очень печальными и кровавыми последствиями…. Знаешь, братец, мне этот третий вариант нравится гораздо меньше, чем два первых…. Ты, уж, пожалуйста, держись за балку покрепче!».

Минут через семь-восемь, когда правая нога окончательно занемела, надпиленная заклёпка, наконец-таки, лопнула. Освободившаяся кандальная цепь – вместе с пятнистой упорной собакой – свалилась вниз, нанеся противнику определённый урон: раздался громкий жалобный визг и злобное щёлканье зубами, постепенно переросшее в характерные звуки, сопровождающие жаркую и всеобщую драку-свалку.

«Рано радоваться!», – предостерёг внутренний голос. – «Да, стало меньше на одну проблему. Но только это абсолютно ничего не решает. Все основные трудности-сложности, надо думать, ещё впереди…».

Вскоре пророчества самоуверенного внутреннего голоса начали планомерно и целенаправленно сбываться. Во-первых, страшные собаки, прекратив драться, решили не покидать помещения старой кузни. Они уселись на свои пушистые хвосты в круг и внимательно наблюдали – голодными и жадными глазами – за человеческой фигуркой, словно бы приклеенной к потолочной балке. Изредка псы злобно порыкивали, после чего начиная жалобно и просяще повизгивать, словно бы уговаривая потенциальную добычу добровольно спуститься вниз. Мол: – «Мы добрые и ужасно славные, просто хотим немного поиграть с тобой. Не бойся, дурилка картонная. Спускайся к нам! Порезвимся от души!»…. Во-вторых, в разбитое окно и в дверной проём, уже не отягощённый дверью, беспрерывно поступал ледяной зимний воздух, заставляя Петра всерьёз мучиться от холода. И, в-третьих, нестерпимо хотелось спать, очевидно, сказывались те несколько глотков сонного напитка, сделанных им во время ужина.