Александр Лонс - Чмод 666

— Подождите… — тихо повторил Антон Михайлович. — А как это все будет?..

— Будет происходить? — переспросила брюнетка. — Не дергайтесь так, все пройдет нормально, не впервой. Правда, возможна небольшая амнезия — вы не будите помнить последние двенадцать — двадцать часов. Но это снимет возможные проблемы с вашей психикой. Значит, работаем?

— Работаем, — согласился Антон Михайлович. Он был противен себе до омерзения. Его внутренний прокурор замолчал: наверное, взял отпуск или уволился.

— Вот и хорошо, что работаем. Разумно. А теперь вы должны успеть…

6. Пик Победы

На другое утро Антон Михайлович успел сделать ряд важных звонков, отправил по электронной почте с десяток писем и распечатал несколько страниц. От руки написал еще пару документов, положил все это в папку, ее в портфель, оделся и, обругав погоду, направился к ближайшему нотариусу.

За ночь погода совсем испортилась. Пошел снег — как говорил классик, «сделалась метель», и жесткие снежинки хлестали профессора по лицу. Прикрываясь от колючего снега, Антон Михайлович вдруг необыкновенно ярко вспоминал похожую, но несравненно более жестокую пургу в горах, когда он в молодости совершал восхождение на Тянь-Шане. Пошли обрывки воспоминаний, яркие куски минувшей жизни…

Пик Победы (по-киргизски — Жеңиш Чокусу) из-за вечно царящей там очень скверной погоды, всегда считался весьма коварной горой, и пользовался у альпинистов исключительно дурной репутацией. Пик стоит на границе двух климатических зон: с севера, из Сибири, поступает влажный прохладный воздух, а с юга, со стороны пустыни Такла-Макан, сухой и горячий. Поэтому на «Победе», как называется пик на альпинистском сленге, почти всегда ветра ураганной силы, вечные снегопады и отвратительная видимость. Официально Пик открыли в тридцать восьмом году двадцатого века, но точно определить его высоту сумели лишь во время войны, в сорок третьем. Тогда и выяснилось, что гора на полкилометра выше пика Хан-Тенгри. Географическое открытие состоялось так поздно именно из-за труднодоступности и почти постоянной облачности, скрывающей вершину. Пик был назван в честь будущей победы над нацистами, в реальности которой никто уже тогда не сомневался.

Трудно сказать, о чем вообще думал руководитель Ленинградской секции альпинистов, испытывал ли он какие-либо сомнения, когда в шестьдесят восьмом году повез свою группу на Тянь-Шань покорять пик Победы. Группа была молодой, еще плохо спаянной, и совсем «дикой». Каким образом они при этом умудрились получить допуск в погранзону — сейчас сказать уже сложно. Руководитель явно не очень размышлял о дьявольской закономерности, которая следовала из ежегодной статистики восхождений на «Победу»: за достижение своей вершины гора всегда брала жизнь одного или нескольких восходителей. Большинство погибших так и не сняли с ледяного гребня горы до сих пор. При нынешнем потеплении климата вмерзшие трупы людей из склонов вытаивают, и, по рассказам альпинистов, картина кладбища на высоте семи тысяч метров представляется ужасающей. Снять тела альпинистов зачастую нет никакой реальной возможности, еще и потому, что вертолеты при большой разреженности воздуха просто не могут туда долететь. Так и покоятся непогребенные останки там, где их настигла смерть… Если в каком-то сезоне на том пике никто не погиб, то это означает, что на вершину просто никто не ходил в этот год. Исключения из правила случались, но нечасто. Даже при современном качественном снаряжении счет потерянных жизней при восхождении на пик Победы уже превосходит число победителей, а что говорить о сорокалетней давности?

В том году на злополучную вершину восходители еще не поднимались.

Опытный уже спортсмен, молодой кандидат исторических наук, Антон Карпов шел в паре со своим другом и первым учеником — только что поступившим в аспирантуру Димой Погодиным. За плечами тридцатилетнего Антона был Кавказ, Памир, а на Тянь-Шане — Хан-Тенгри, но Дима ходил только на Кавказе да в Крыму. Они взяли неоправданно большой запас еды и разного снаряжения, в чем была уже вторая их ошибка. И, как показало время, ошибка эта стала для Димы роковой…

Друзья торопились — время их поджимало. Они спешили вверх, когда подошли к опасному ледопаду по пути на перевал Дикий. Обычно этот участок проходят утром, чтобы сэкономить время и успеть до темноты, из-за чего стартовать приходилось часов в пять утра. Место оказалось очень неприятное, даже страшное. Сверху висели предательские серакки [6], снизу огромные борозды, конуса лавин и обвалов. Репутация этого участка была весьма зловещей. Антону вдруг стало страшно и очень не захотелось идти туда. Он поменял маршрут и сообщил своему напарнику, что они попытаются найти иной, обходной путь. Немного подумав, они пошли в боковой провал между нависающими серакками.

Налетела пурга, и серакки исчезли из вида. Можно было повременить, переждать ветер и успеть пройти маршрут. Или вернуться назад, потеряв день, но Антон ненавидел любое ожидание. А до вершины, казалось, уже рукой подать. Вот она, рядом, и сбегать туда — пара пустяков! Но нет. Здесь не равнина, а значит, с каждым десятком метров все значительнее в свои права вступали законы этой страны, чуждой самой человеческой природе. Эта страна, хоть и смертельно опасная, но чрезвычайно влекущая своей сумасшедшей красотой и суровой непредсказуемостью, не отпускала потом никогда, преследуя в снах и воспоминаниях. Восходители оставили рюкзаки, запомнили место и продолжили тяжелый маршрут…

Антон Михайлович помотал головой, отгоняя неприятные мысли вместе с обрывками тяжелых воспоминаний. Небольшая толпа в приемной конторы немного смутила, но, так как ожидающих было всего человек десять, с которыми уже работали два помощника нотариуса, профессор занял очередь сев на уступленное кем-то место. Уточнив у секретаря, сможет ли он рассчитывать сегодня на оформление необходимых ему документов, Антон Михайлович услышал ответ: «Да, конечно, подождите в очереди». Опять ждать! Тем временем очередь постепенно рассасывалась — кого-то вызывали, кто-то уходил сам, кто-то просто исчезал, как по волшебству. Спустя час терпение профессора начало истощаться. Антон Михайлович встал, открыл дверь кабинета, и громко спросил, смогут ли его все-таки осчастливить? В ответ на это нотариус — толстый мужик лет пятидесяти в спортивной синтепоновой безрукавке, какие обычно носят туристы, недовольно отозвался:

— А вы ко мне записаны на этот день? Вы предварительно регистрировались на прием?

Эти вопросы повергли профессора в полное недоумение.

— Нет, а что — разве надо? — не сразу ответил он.