Андрей Бондаренко - Жаркое лето – 2010

Поздней ночью Гарику показалось, что через их с Алей тесно-переплетённые ноги кто-то аккуратно переступил. Потом чуть слышно скрипнула входная дверь…

«Ерунда, не обращай внимания!», – посоветовал разомлевший внутренний голос. – «Есть – на данный конкретный момент – и более важные, а главное, бесконечно-приятные дела…».

Утром, когда вокруг уже вовсю скакали весёлые солнечные зайчики, в слюдяное окошко предбанника кто-то постучал.

– Ой, я же голая! – запаниковала Аля. – Игорёк, не открывай дверь! И Глеб с Катей пусть пока посидят в банном отделении. Впрочем, Глеб храпит, как колхозный трактор…, – перешла на тревожный шёпот: – А, вдруг, мы ночью – вместе с банькой – «переместились» в двадцать первый век? Может, это сам министр Сергей Шойгу прибыл на наши поиски?

Стук настойчиво повторился.

– Набрось пока мою вотолу, – посоветовал Гарик и, оперативно влезая в широкие штаны, громко объявил: – Уже иду! Подождите минутку. Сейчас, только наготу прикрою…

Он отодвинул массивную щеколду, отворил дверь и, выглянув наружу, вежливо поздоровался:

– Приветствую вас, уважаемая Екатерина Андреевна! Нагулялись? Не подскажете ли, а какой век у нас нынче на дворе? Двенадцатый? Или же двадцать первый?

У порога смущённо переминалась с ноги на ногу Катя – бледная, умытая, тщательно-причёсанная.

«Какое у неё…решительное и одухотворённое выражение лица!», – удивился внутренний голос. – «Не к добру это, братец! Помяни моё слово. Сейчас, очевидно, нам преподнесут внеплановый (или, наоборот, плановый?) сюрприз…».

Из-под руки Гарика вынырнула заспанная Аля, облачённая в длинный и широченный славянский плащ, и принялась сыпать вопросами:

– Где ты была, Катюха? Может, что с животом приключилось? Крутит? Это, наверное, от не до конца прожаренной лосятины…. А что у тебя с глазами? Блестят – как весенние дождевые капли…

– Можно подумать, что твои глазёнки не блестят, – понимающе усмехнулась Катерина. – Значит, подружка закадычная, тебя можно поздравить с переходом на взрослый уровень? Поздравляю и желаю огромного счастья! У вас с Гариком – видно невооружённым взглядом – обязательно всё сладится…. А я, вот, пришла попрощаться.

– Как это – попрощаться? – опешила Аля. – Ты решила…

– Да, я решила остаться в этих Временах. В двадцать первом веке меня ничего не держит. Ты же знаешь, что я сирота, живу у тётки и чувствую, что это ей в тягость…. Оказалась я здесь и тут же почувствовала – воздух-то родной, сердечко щемит. А тут ещё и Вася…. Мы с ним уже обо всём переговорили. Осенью обвенчаемся. Я ему детишек – Бог даст – нарожаю…

– А как же Глеб? – напомнила Аля. – Может, разбудить его?

– Не надо, пусть спит. Зачем тревожить хорошего человека? Передайте ему – мои глубочайшие и искренние извинения…. Впрочем, за что извиняться? Ну, была между нами жаркая любовная интрижка, переспали несколько раз, получили взаимное удовольствие, не более того…. Всё равно, ничего серьёзного у нас не получилось бы. Он – питерский нищий общажник, я – московская приживалка. Рассыпалось бы всё, как карточный домик. Любовная лодочка, как говорится, разбилась бы о быт. Вернее, о непреодолимые бытовые проблемы…. Честно говоря, у меня к Глебчику не было серьёзного чувства. Так, баловство одно плотское…. Ладно, родные мои, давайте – обнимемся на прощанье. Меня уже ждут, пора трогаться в путь. К вечеру обязательно надо добраться до Рязани…. Что, ребятишки, носы повесели?

– Вычитание – очень печальное математическое действие, – вздохнула Аля, – Ну, очень грустное…

Внутренний голос Гарика с Алевтиной не согласился и, нагло ухмыльнувшись, заявил: – «В некоторых случаях «вычитание» имеет сугубо положительное и позитивное значение. Вот, например, совсем недавно на одну целомудренную девственницу стало меньше. Причём, по её собственному и непреложному согласию-желанию…. Что же в этом печального и грустного? Наоборот, совершенно замечательное и прогрессивное – на мой вкус – действо…».

Катя, кивнув на прощание головой и смахнув с длинных ресниц одинокую слезинку, ушла. Вскоре с той стороны донеслись сухие щелчки кнутов, недовольное лошадиное ржание и противный скрип колёс.

– Что будем делать? – тихонько спросила Аля и тут же повысила голос. – И не надо – так – на меня смотреть!

– Как – так?

– Похотливо, вот как!

– Почему – не надо? – подозрительно прищурился Гарик. – Тебе это неприятно?

– Ну…. Приятно, пожалуй. Просто…

– Продолжай, продолжай!

– Во-первых, Глеб может проснуться в любой момент…

– А, во-вторых?

– Во-вторых, я стесняюсь, – покраснев, призналась Аля. – Одно дело ночью, в темноте. А сейчас-то – белый день…. Не сердись, любимый, я перестроюсь. Со временем, конечно…. А вообще, всё было здорово! Мне, честное слово, очень понравилось. Особенно – в третий раз…

– Мне тоже, – глупо улыбаясь, промямлил Гарик. – Очень. Спасибо…. Тогда пойдём – оденемся и перекусим?

– Перекусим…. Только ты, пожалуйста, постой здесь? В смысле, подожди, пока я оденусь. А ещё лучше – набери воды из колодца. Двенадцатый век – двенадцатым веком, но и умываться надо регулярно.

– Без вопросов. И подожду, и воды наберу…. Ещё по поводу личной гигиены. Думаю, что сегодня надо – в обязательном порядке – натопить баньку, нагреть воды, от души попариться и помыться. Ты, наяда стыдливая, надеюсь, составишь мне компанию? Ну, в плане спинку потереть?

– Н-не знаю…. Н-надо подумать…

Короче говоря, утро прошло весело, радостно и беззаботно. Они успели – до пробуждения Глеба – умыться колодезной водой, поливая друг другу из деревянного ведра, перекусить холодной гречневой кашей и копчёными «ножками Буша», запивая еду медовухой, и вволю нацеловаться.

Наконец, тихо скрипнув, отворилась дверь, ведущая в банное отделение, и в предбаннике появился Глеб – сонный, растрёпанный, улыбающийся широченной белозубой улыбкой.

– Привет, братишка! – поздоровался Гарик. – Выспался? Бодр и весел?

– Доброе утро, – едва слышно выдавила из себя Аля, трусливо отводя глаза в сторону.

– И вам, голубки белокрылые, долгих лет жизни! – беззаботно откликнулся Глеб и, заинтересованно повертев носом, заявил: – А у вас тут пахнет – безудержным развратом! Чего застеснялись-то, любовнички страстные? Дело-то насквозь житейское. Рад за вас и всё такое…. Где, кстати, моя ненаглядная кустодиевская красотка? Небось, отошла до ветра? Эй, вы копчёной гусятиной-то не увлекайтесь чрезмерно! И нам с Катенькой оставьте немного…. Чего это вы так засмущались-забеспокоились и глаза опускаете долу? Случилось что-то? Ну-ка, рассказывайте!

– Случилось, – кисло пробормотал Гарик. – Тут, дружище, такое дело. Ты, главное, пойми правильно…