Дмитрий Баюшев - Клиника Сперанского

Андрею бы не лезть на рожон, а дать деру, может всё сошло бы с рук, так нет, принялся козырять липовым удостоверением, набил морду самому Вениамину Шагалину - мастеру международного класса по боевому самбо. Ну и это бы ничего, хотя малохольный, он же майор Терентий Логус, запомнил номер удостоверения, а вдвоем они бы смогли составить достаточно сносный фоторобот, но эта тронутая Моллюскова, которая, оказывается, состояла на учете в психодиспансере, не просто ходила по квартире за чекистами, а тайно снимала их цифровой фотокамерой. Отключила, понимаешь, вспышку, и наяривала через дырку в кармане, как заправская шпионка, поди-ка заметь.

Однако же Логус, въедливый гад, заметил. Прямо перед уходом, когда за Шагалиным приехала скорая, которая, кстати, забрала и Моллюскову.

Что-то в кармане прибабахнутой бабы блеснуло, Логус хвать за карман, ну и так далее.

Короче, Андрей прекрасно вышел на пяти фотографиях, причем в двух случаях на фоне побитого Шагалина и распростертого Логуса. На фоне мертвого Моллюскова он получился неважнецки, поскольку был снят со спины, но одежда, силуэт были явно его.

- Вот так, Андрюха, - сказал Кузнецов и вздохнул. - Слава Богу, они не знают, кто ты есть на самом деле, но это, сам понимаешь, вопрос времени. А ребята они злопамятные, обиды не прощают. Кроме того, следователь Сергеев уже начинает мелькать в деле пенсионеров.

- Каким образом? - удивился Новиков.

- Не знаю, - ответил Кузнецов. - Ты когда звонил - представлялся как следователь Сергеев?

- Естественно.

- Ну вот.

- Не понимаю, - раздраженно сказал Новиков. - Не понимаю.

Глава 29. Пятница - глубокий вечер, а далее суббота

- А может, просто извиниться? - сказал Уханов.

Они сидели в номере Новикова: Уханов, Кузнецов и Новиков. Обмозговывали, что делать дальше, а заодно и ужинали. Точнее, наоборот.

- Подойти к Шагалину и подставить левую щеку, - фыркнул Кузнецов. - Толстовец Новиков. Слёзно так попросить: дай мне в рыло, товарищ, я был не прав.

- А что, он даст, - скучно заметил Новиков. - За ним не заржавеет. Потом ручонки скрутит и в кутузку.

Подошел к окну, принялся смотреть на ночную Москву, которая скрывалась в черном, подсвеченном разноцветными огоньками мареве. Чудный, всё-таки, город, эта Москва, неожиданный, никогда к нему не привыкнешь. Вроде бы пригляделся уже к улицам, которые каждый день топчешь, к пейзажу за окном, в котором над горбатыми крышами гигантскими ракетами торчат серебристые трубы ТЭЦ, прислушался к постоянному гулу машин, а пройдет дождичек, брызнет из-за туч щедрое солнышко, и в душе радость. Распирает так, что петь охота. Да и ночью бывает застучит вдруг ретивое, не давая спать, и обожжет мысль: парень, а ведь ты в Москве. Не где-нибудь в Анадыре или Кукуеве, а в Москве.

Откуда это, кто воспитал? Да никто, просто место такое, благодатью отмеченное. Вон церквей-то да монастырей сколько.

"Вот-вот, - подумал он, ухватившись за последнюю мысль. - Бросить всё - и в монастырь. Там-то искать не будут".

"Да нет, пустое всё это, - сказал он себе в следующую секунду. - Сначала надо дело выполнить. Самое простое - всё бросить и начать по-новой, будто прошлого не было. Не выйдет, братец, оно, это прошлое, назад потянет".

Обернулся, господа Уханов и Кузнецов, разомлевшие от выпитого и съеденного, клевали носами.

Хлопнув в ладоши, Новиков гаркнул:

- Что, господа офицеры? Не спится?

- Тьфу, урод, - проворчал Кузнецов, протирая глаза веснушчатыми кулачищами. - Я же без памперсов.

Уханов зевнул и сказал:

Куда кому? Транспорт ждет.

- Мне в Управление, - отозвался Кузнецов.

- Сдурел? - встревожился Уханов.

- Я там сегодня живу. Я там сегодня дежурный.

Вот так всегда - побазарили, поахали, поохали, а дело-то не решено.

- Так мне что - намыливаться обратно в Пензу? - спросил Новиков.

- Давай, друг, до завтра отложим, - произнес Кузнецов. - Утро вечера что? Мудренее. К тому же анализы подоспеют, глядишь - будет чем козырять.

- Я всё же склоняюсь к мысли, что не надо гнать лошадей, - сказал Новикову Уханов. - Нужных людей вы уже обошли, озадачили. Вот и работайте с ними потихонечку, особо не высовываясь. А с Сергеевым придется распрощаться, нету больше майора Сергеева. Будете, к примеру, Сероштановым.

- Почему именно Сероштановым? - угрюмо спросил Новиков.

- У меня как раз оформляется Сероштанов, легче просунуть лишний документик - другой.

- Ну, у вас там, в Думе, и порядочки, - изумившись, сказал Кузнецов.

На этом и разошлись.

А назавтра, где-то в семь утра, Кузнецов позвонил и бодрым голосом сообщил, что с кровью этого охламона, в которого вчера стрелял Андрюха, что-то не то. Какая-то она модифицированная, что ли, эта кровь, имеются лишние образования и избыток лейкоцитов.

- Лейкоциты, вроде, при раке бывают, - рискнул предположить Новиков, чувствуя, что отчаянно не доспал.

- Ага, белокровие, - подтвердил Кузнецов. - Свисток, между прочим, непростой. Свистит на частоте, вызывающей состояние прострации - с буковкой "т". Но и без "т" тоже верно. Наручниками пользовались, потерты, плетью пороли, на ней полно эпителия и, похоже, не с единственной задницы. Шило не поймешь зачем, очень острое. Таблетки - особая статья, в основе наркота, галлюциногены, а дальше куча непонятных примесей. Надобно испытать на крысах.

- Почему именно на крысах? - тупо спросил Новиков.

- Мышей жалко, - ответил Кузнецов. - А в портфеле, между прочим, таскали изъятые органы. Человечьи.

- Врешь ты всё, - сказал Новиков, которого начало подташнивать.

- Наука, брат, - Кузнецов крякнул и признался: - Мне самому противно, извини, Андрюха.

"Противно, так не говорил бы, - подумал Новиков. - Ишь ты: противно, а сам смакует".

- да, сказал он. - Ты бы дал заявочку в травмопункты. На случай, если кто-то поступит с тремя пулевыми ранениями. В спину я попал точно, у него, кстати, горб. И еще куда-то в районе груди, там не разберешь.

- Вчера еще, - ответил Кузнецов. - Ориентировка во все санитарные пункты, больницы, госпитали и аптеки. Куда сегодня собрался?

- Я позвоню.

- Я скоро сменюсь, ищи дома, если добудишься. Пока, старик.

Кузнецов положил трубку, а Новиков пошел чистить зубы. Сон как-то понемногу выветрился.

Потом, за плотным завтраком, он думал о том, что быть Савраской накладно. Всё время на ногах, временем не располагаешь, убрести куда-нибудь в лес по грибы не велено - из регламента выходишь, в киношку сгонять не велено, в заповедные места Москвы и Подмосковья - нельзя, потому как не до того. Вот и ходишь по кругу, как сивый мерин. Радости-то особой ноль, только что денег теперь полон карман и холодильник всегда под завязку. Хочешь оторваться - давай, пей-жри, потом на боковую.

Но всё же было нечто, вызывающее приятные воспоминания. Конечно, нужно было абстрагироваться от того, что человек этот был близок с Лопатиным. Да что там крутить, речь шла о Кате Арабесковой, которую Новиков в глаза не видел.