Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

Пожилой смотритель выслушал объяснения Сарачено, посмотрел предложенные бумаги от муниципалитета с просьбой о разрешении исследовательских работ и пригласил по селектору экскурсовода. Им оказался круглый лысоватый дядечка, который представился как Стефано Минелли. Он предложил гостям, прежде чем они засядут в архив, ознакомиться с экспозицией музея. Возражений не последовало.

Экскурсанты поднялись по скрипучей лестнице и вошли в небольшую комнату, где, по словам экскурсовода, прошли детство и юность Виральдини.

Мебели было немного: стол, круглый массивный табурет с небольшой дыркой в виде неровного сердечка посередине (чтобы можно было брать одной рукой и переносить), небольшой клавесин, кровать… Экскурсовод что-то бубнил, Сарачено тихонько переводил. Вовка с интересом слушал и время от времени кивал. Его внимание явно льстило экскурсоводу.

Стас плохо вслушивался в перевод быстрой итальянской речи. В этой комнате его обуяло незнакомое доселе чувство. Казалось, будто его приветствует чья-то непонятая душа. Сильная… и в то же время беспомощная, будто лишенная Родины. Стасу захотелось обнять эту душу, прижать к себе и хоть как-то утешить.

— Вы музыкант? — неожиданно спросил у Вовки экскурсовод.

— Гм… ну… в общем… — Вовка не успел сказать «нет».

— Я это сразу понял. Ведь у вас пальцы виолончелиста!

Стас вытаращил глаза и уставился на вовкины руки.

— Будьте осторожны, — продолжил экскурсовод. — Говорят, Венеция опасна для музыкантов. Есть легенда, что именно здесь, в плеске воды меж рыбачьих островов родилась Музыка. И она способна затянуть музыканта в пучину вод, словно русалка или сирена… А пучина — сами знаете — место гибельное. Как омут! А теперь пройдемте в соседнюю комнату. Здесь жили родители Виральдини. Отец был скрипачом капеллы Святого Марка, мать не была музыкантом, но… грешила вокалом, скажем так. Как известно, в семье были довольно сложные отношения…

— Странно… — деликатно возразил Сарачено. — Я внимательно ознакомился с историей семьи Виральдини и не нашел ничего подобного. Наоборот, везде указано, что это была тугая, крепкая, просто эталонная семья. Настоящая!

Экскурсовод замолчал и принялся усердно чесать затылок, периодически нехотя отнимая от него руку и поднося ее к глазам, словно изучая трофей. Потом, уже менее уверенно, произнес:

— Все эти сведения о семье Виральдини довольно неоднозначны и противоречивы… Есть несколько версий. Та, что я высказал, мне нравится больше всего.

— Немудрено, — сказал Вовка Стасу.

Из комнаты родителей переместились в комнату прислуги, затем на кухню, в которой сохранилась утварь XVIII века. Экскурсовод пел, как Паваротти, — долго и упоительно. Профессиональные высказывания профессора Сарачено были для него лишь музыкальным сопровождением к собственному сольному выступлению.

— Первые композиции восьмилетнего Виральдини отличались простотой и изысканностью: «Безделушка», «Дождик», «Про кота»…

Стас и Вовка сами не заметили, как совершили головокружительный экскурс из детства мальчика Антонио в дебри творчества одного из самых загадочных композиторов Западной Европы.

— …в реве каминного огня, в котором горела «Agitata da cinque venti» [20] Взволнованная пятью ветрами (итал.). , слышались звуки отживших рукоплесканий…

В этом месте Вовка и Стас переглянулись.

— …вместе с этой гибнущей партитурой Виральдини отринул от себя нечто большее, чем умирающее творческое наследие.

Вовка чувствовал, что голова начинает идти кругом. А ведь впереди еще работа в архиве. Может, не сегодня? Нет, Сарачено, кажется, настроен решительно… Да и экскурсовод все не унимается. Заткнись же, наконец, кайфоломная машина!

— …кстати, вот из этой серебряной кружки пил сам Виральдини!

В воцарившемся благоговейном молчании вдруг раздался голос Вовки:

— Простите пожалуйста, а можно мне из нее тоже немножко попить? — при этом в его руках неожиданно возникла початая бутылка «Romana-Cola».

Экскурсовод на мгновение онемел. Стас отвернулся к стене, где висела плохая репродукция портрета отца Виральдини, и зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться на весь дом-музей. Сарачено гневно сверкнул очами и попросил экскурсовода вернуться в комнату Виральдини и продолжить рассказ о его творчестве, сделав при этом упор на оперу-ораторию «Ликующая Руфь».

Тот охотно переключился на предложенную тему. Его речь колыхалась, как воды Лагуны, и словно островами была пересыпана музыковедческими терминами, мутными рассуждениями о ладах, секвенциях, модуляциях и каких-то труднопроизносимых контрапунктах. Однако в этом повествовании попадались и вполне информативные абзацы:

— Душа Виральдини будто срослась с душой «Ликующей Руфи», — вещал экскурсовод. — Он долго отодвигал завершение оратории и впадал в уныние от одной только мысли, что скоро с ним не будет этой родной души, которая неумолимо исчезнет — стоит только поставить последнюю ноту и скрепить партитуру подписью. «О, моя бедная Руфь!..» — рыдал Антонио, дописывая последние такты. Потом была долгая депрессия и отказ герцогу Гуарески написать реквием по поводу кончины его третьей по счету любовницы.

— Почему? — спросил Стас.

— Потому что к смерти у Виральдини было особое отношение. Свое, автономное. Он искренне полагал, что человек — это путешественник. Паломник по многим гостеприимным мирам, истинный скиталец. Отсюда и сострадание перед чужой смертью, которое есть не что иное, как стыд. Стыд перед тем, кто собирается в Дорогу… Поэтому он не позволял себе писать заупокойную музыку — слишком сильно она на него воздействовала. Герцогу он отказал мягко, но решительно. Огонь и самообладание. Таков был Антонио…

Стас вновь огляделся.

— Мне кажется, — сказал он, дождавшись паузы, — здесь многого просто не сохранилось. Большую часть из этих вещей вряд ли можно считать раритетами. Антиквариатом — безусловно…

Экскурсовод округлил глаза.

— Да что вы такое говорите! Да здесь… Да на этом клавесине… На этом клавесине в свое время сам Лист отказался играть! А вы говорите, раритетов нет!

— Интересная выходка… А почему отказался?

— Ну… видите ли… клавесин не настраивали со времен Виральдини… Так получилось. Музей маленький, средств на его содержание выделяется немного, вот и… — экскурсовод развел руками.

— Ну что же, — подал голос профессор Сарачено. — Предлагаю пообедать в ресторанчике здесь неподалеку и заняться, наконец, архивом.

— Нет, профессор, — отозвался Стас. — Лучше начнем с архива. А то после ресторана сил на работу, боюсь, не останется.

Вовка демонстративно вздохнул.

Работа в архиве оказалась совсем не такой, как Стас и Вовка ее себе представляли. Профессор Сарачено сначала помогал подбирать нужные документы, но когда друзья освоились, ушел, чтобы не мешать им.