Пип Баллантайн - Министерство особых происшествий

Но вариантов было немного: либо встретиться с ним, либо пытаться найти свое счастье, загнивая с Веллингтоном Бук­сом в его архиве. Что было в принципе неприемлемо.

Элиза упрямо выдвинула вперед подбородок и решительно двинулась по дорожке. Здесь она присоединилась к немного­численной веренице других визитеров: мамочек, тянущих за собой детей, родителей с заплаканными глазами и других по­сетителей с посеревшими от горя лицами, пришедших сюда навестить дорогих людей.

Таковых было действительно немного, учитывая размеры этой больницы; внезапно Элиза поняла, что речь сейчас идет о чем-то большем, нежели просто о медальоне. В таких местах человеческие жизни высыхают и рассыпаются в прах. У них в Новой Зеландии тоже есть такие заведения, и по своему опы­ту она примерно знала, чего здесь можно ожидать. Это была только часть проблемы. Если она замешкается и позволит се­бе удариться в воспоминания, она увидит лицо своего брата Герберта — грязное, покрытое пятнами, безумное, — каким она видела его, когда приходила к нему в последний раз. За­тем она услышит крики и вопли, а уж потом вспомнит, что ее любимый старший брат больше не узнаёт ее.

Элиза с легкостью могла себе представить, что они только взглянут на нее и тут же закроют ее здесь — совсем так же, как это произошло с ним.

Она замотала головой. Это просто смешно. Она была на­столько нормальна, насколько вообще может быть любой агент — если, конечно, этим агентом не был Гарри. Она под­несла руку в перчатке ко рту, чтобы скрыть неуместное нерв­ное хихиканье. Он бы оценил ее черный юмор.

По крайней мере, тот Гарри, которого она помнила.

Поначалу Бетлем предстал перед ее глазами удивительно чистым фасадом, хотя вкус у местного декоратора определен­но был мрачноватым. По обе стороны внутреннего дворика стояли скульптуры корчащихся в муках Меланхолии и Буйно­го Помешательства, мгновенно отрезвлявших любого идиота, у которого могла оставаться еще хоть какая-то искра надеж­ды на выздоровление. Это было больше, чем просто произве­дение искусства. Впечатляющие изогнутые фигуры должны были служить предупреждением для тех, кто посмел войти в эту больницу.

Всезнающая медсестра, которую Элиза уже видела здесь раньше, широко улыбнулась, как только она приблизилась к переднему окошку.

— Мисс Браун, я очень рада, что вы пришли. — Ее накрах­маленная шапочка качнулась на вьющихся волосах. — Ми­стер Торн сегодня чувствует себя неплохо, так что вы можете увидеть его.

Элиза попыталась улыбнуться в ответ, хотя в желудке у нее что-то неприятно плясало.

— Спасибо. Мне необходимо встретиться с ним наедине.

Губы медсестры немного скривились, и Элиза подвинула через стойку свое министерское удостоверение. Реакция на него оказалась самой благоприятной.

Тем не менее Элиза невольно продолжала бросать тревож­ные взгляды вдоль больничных коридоров и ничего не могла с собой поделать. Понятно, что никто из их министерства не мог следить за ней здесь; но уверенность эта нисколько не уменьшала тот риск, которому она подвергалась. Ни на йоту. Даже если доктор Саунд просто узнает, что она пользовалась служебным удостоверением для достижения благосклонного отношения к себе, ей уже не придется переживать насчет соб­ственного прозябания в ненавистном архиве. Это она знала наверняка.

Медсестра вызвала надзирателя-мужчину.

— Томас проводит вас наверх и постоит за дверью, пока вы будете там.

Этим было сказано все. О господи, Гарри! Ее ладонь креп­че сжала медальон необычной формы.

Благодарно кивнув медсестре, Элиза двинулась вслед за молчаливым сутулым охранником с опущенными плечами в мужское крыло. Про Бедлам ходили разные истории, это бы­ло место легендарное — легендарное и жуткое, так что Эли­за даже испытала некоторое облегчение от того, что ситуация здесь явно изменилась. Да, здесь по-прежнему были запертые двери, через которые ее проводил надзиратель, но за ними ока­зывались большие просторные галереи, по обе стороны от ко­торых находились комнаты. Здесь разместили «излечимых» мужчин, и местные обитатели сидели тут небольшими груп­пками, ремонтируя одежду, разрисовывая небольшие фигур­ки и занимаясь другими несложными делами. Один крупный мужчина с редкими зубами оторвал взгляд от своего игрушеч­ного солдатика, когда Элиза проходила мимо, и осклабился.

— Красивая леди, — позвал он, произнося слова нараспев. Затем хихикнул и добавил: — Красивая леди идти бум.

Испуганно вздрогнув, она остановилась на полушаге и обер­нулась, но пациент снова вернулся к своему занятию, и вся­кий интерес к ней, если таковой и был, у него уже пропал. Упав духом, Элиза поторопилась догнать своего провожатого.

Перед ними оказалась громадная раздвижная дверь с зуб­чатым приводом, настоящее чудо инженерного искусства из латуни и всяких шестеренок, предполагавшее, что за ней должно находиться что-то такое, что стоит держать под на­дежными запорами. Томас сунул свою толстую руку в проем на косяке. Запыхтел, застрекотал сложный механизм, и во­круг его ладони звонко защелкнулся блестящий металл, за­ставив Элизу вздрогнуть от неожиданности. Еще через мгно­вение дверь дрогнула; Элиза сделала шаг назад, а тяжелая конструкция поехала по направляющим в сторону, спрятав­шись внутри стены.

«Должно быть, так охраняют неизлечимых», — подумала она. Когда Элиза переступала через порог, по спине у нее про­полз холодок.

Разница стала заметна сразу же. В лицо ударил тяжелый, как кирпич, запах, и она остановилась, быстро начав хватать воздух ртом.

Как ни старались те, кто смотрел за Бедламом, им не уда­лось предотвратить попадания в воздух всех запахов функци­онирующего человеческого тела. Это был Бедлам, незнако­мый посетителям, Бедлам, который никто не смог бы вынести. Это был Бедлам, который лучше сразу забыть. Если вы толь­ко не являетесь руководителем регулярного «Бетлемского шоу». Охранник провел ее вдоль ряда запертых дверей, и Эли­за пыталась отключиться от доносившихся оттуда визгов и во­плей, но даже ее профессиональные навыки в такой обстанов­ке не срабатывали.

По мере того как они все глубже заходили в Бедлам, Элизу не покидала мысль, что за этими стенами содержится не один агент из министерства. Она пообещала себе хорошенько вы­пить, когда доберется домой.

Наконец Томас открыл одну из камер и с выжидающим ви­дом остановился.

— Спасибо, — сказала она и, взглянув в его глаза, вдруг обнаружила, что на самом деле они светло-карие и что в них теплится неожиданный огонек сострадания.

— Я подожду вас снаружи, мисс. — Голос у него оказался по-юношески высоким, не идущим такому массивному грубо­му телу.