Максим Марух - Игра Лазаря

До сегодняшнего вечера Ник пребывал в святой уверенности, что Дара приходится Сенсу не более чем хорошим другом. После первого «медляка», на который Сенс пригласил её ещё до того, как на столик подали аперитив, от былой уверенности не осталось и следа.

– Облапал меня, как скульптор скульптуру!

Дара стояла посреди комнаты и взирала на Сенса с таким выражением, будто именно он был инициатором сего непотребства. Под гнётом её взгляда Сенс съёжился и смиренно потупился, словно и сам в это верил.

Вся соль заключалась в том, что Дара не должна была оказывать сопротивления. Всё, что от неё требовалось – хохотать, как умалишённая, при каждой удачной попытке ущипнуть её за ягодицу. На этом моменте настоял Лазарь, и, кажется, именно это выводило её из себя больше всего.

В принципе, первого танца уже было предостаточно. Вернувшись за столик, Дара обнаружила Ника в состоянии, близком к нервному срыву. Поданный к тому времени аперитив (чилийское белое сухое Шардене) можно было обновлять, причём оба бокала сразу. К счастью, разгоревшийся пожар был потушен Дарой в зародыше. Каким-то чудом ей удалось убедить Ника, что происходящее на танцполе – не более чем дружеское дуракаваляние. Пока она оправдывалась, от соседнего столика исправно приходили приятные «посылки» в виде пошлых подмигиваний и лошадиного ржания.

И всё-таки Ник поверил. Или сделал вид, что поверил. В любом случае, дорога ко второму акту была открыта. Расчёт Лазаря состоял в том, чтобы ударить как можно больнее, когда они снова заберут эту веру с вероломством…

… налётчиков в масках, – подсказал внутренний голос.

Когда Дара расправилась с двумя бокалами спиртного (теперь она пила мартини «Бьянко»), при этом почти не прикоснувшись к еде, всё повторилось. На сей раз с поцелуями.

– Облобызал меня всю! Да ещё язык совал!

Сенсор попытался вставить нечто нечленораздельное в своё оправдание, но был придавлен взглядом женщины, изнасилованной в подворотне пьяным бродягой, и заткнулся на полуслове.

Тот факт, что его язык пытался прорваться в ротовую полость лучшей подруги, показался Лазарю весьма занимательным. Либо старый друг настолько хорошо вжился в роль, либо не вживался вовсе.

«Грязные танцы – часть вторая» переполнил чашу терпения Ника. Теперь алкоголем дело не обошлось. Музыка ещё не отыграла, когда он вскочил с места и направился к танцполу с явным намерением пустить в ход кулаки. В этот момент в постановку со своей партией вступил Матвей. Пьяно улыбаясь, он схватил Ника за рукав, не успел тот сделать и пары шагов, и силой развернул к себе. Со слов Сенса, эти двое смотрелись друг против друга, как суровый отец и нашкодивший сынишка. Матвей был тяжелее Ника чуть ли не в два раза, и раза в четыре сильнее. К чести Ника, разница в весе не смутила его. Матвей приготовился произнести заранее заготовленную речь, но не успел раскрыть рта, как рыжий мальчуган кинулся на него, точно Моська на слона.

Один кулак угодил в грудь, другой в живот. Оба удара не несли по своему разящему потенциалу и трети той мощи, которую Матвей вложил в единственный ответный удар, угодивший парню в грудь. Рыжий согнулся пополам, но упасть не успел – Матвей ловко запрыгнул ему подмышку и быстро усадил обратно за стол. Всё произошло так быстро, что никто из посетителей ничего не заметил. А если и заметил – предпочёл не замечать.

Всё это время Сенсор намеренно вёл Дарению в танце таким образом, чтобы она оставалась спиной к столику и не могла видеть заключительной части плана, в которую её, по странному недоразумению, забыли посвятить.

– По недоразумению! – вскричала Дара. – А у этого недоразумения есть имя? Может, аморальный дружок Лазарь?

Танец номер три последовал сразу за танцем номер два, не сходя с танцпола. Суть его заключалась в том, чтобы дать Нику время покинуть ресторан. Когда Дара вернулась к столику, раскрасневшаяся и чуточку пьяная, её ждал пустой стул и две синих купюры, подсунутые одним углом под тарелку – расплата за ужин и напитки. Всё свидание длилось не больше часа. В инсоне это время растянулось почти на два, но течение времени здесь и там иногда может отличаться. Особенно когда эмоции преобладают над действием.

– Браво, Лазарь! – всплеснула руками Дара. – Второго свидания и не нужно! После такого он не то, что бороться за меня не станет – он меня даже видеть не захочет. Мне самой себя видеть противно.

– К счастью, мы не строим догадок и не проводим психоанализов, – отозвался Лазарь. – Мы наблюдаем изнутри, а это гораздо круче. Можешь не сомневаться – Тристан уже собрался в поход за своей Изольдой.

– Он будет бороться, Дара, – заверила Яника. – В инсоне Ника ты ушла от него не по доброй воле. Тебя у него украли. А значит, сдаваться он не намерен.

Яника была мрачнее тучи. Она подчёркнуто не смотрела на Лазаря, давая понять, что своим взглядом может обидеть его, но не хочет этого делать.

Такое поведение казалось Лазарю нелогичным. Раз она понимает в глубине инсона, что всё прошло, как должно, то почему тогда дуется? А если не дуется, то почему боится поднять глаза? Ответ пришёл сам собой: конечно, она не одобряет заключительную часть ресторанной пьесы, в которую её забыли посвятить точно так же, как Дару.

– Прискорбно, но факт, – согласился Лазарь. – Умар обожествил тебя настолько, что ты для него теперь, как понюшка для кокаинщика. Физической зависимости не вызываешь, но по сравнению с психологической это игрушки.

Он всё-таки добился своего: Яника обожгла его ледяным, как фреон, взглядом. Теперь ясно, что её так коробит. Как и положено тонко организованным натурам, её беспокоит не безнравственная составляющая его действий, а его безнравственное отношение к собственным действиям.

Дара долго взвешивала в голове – спросить или нет – и не выдержала:

– И как она… э-э, поживает? – поинтересовалась она таким тоном, словно с её последнего визита в инсон Хеспия могла измениться в худшую сторону. А может, надеялась, что сама изменилась в лучшую?

– Отвечу на вопрос, который сквозит у тебя между слов, – отозвался Лазарь. – Не люблю обижать друзей, но по сравнению с Хеспией ты по-прежнему похожа на удивительный говорящий гибрид шимпанзе и пуделя.

Марсен затрясся от хохота. Сенсор, весь вечер пасмурный, как Петербург девять месяцев в году, обнажил зубы в улыбке. Реакцию Яники Лазарь предпочёл игнорировать.

На лице Дары крупным шрифтом изобразилось: «ничего другого я не ожидала», что являлось, конечно, абсолютным лицемерием. Люди, которые ничего не ждут, ни о чём и не спрашивают.

– Представляю, на кого тогда похож я, – угрюмо буркнул Сенс.

– О, – сказал Марс, – это ваще песня!