Марк Ходдер - Загадочное дело Джека-Попрыгунчика

Наконец они достигли Центральных озер.

Бёртон исследовал большое водное пространство к югу от Лунных гор, которое местные племена называли «Танганьика». Некоторые географы предполагали, что в этом озере может находиться исток Нила, но Бёртон был слишком болен, чтобы добраться до его северного побережья, откуда должна была вытекать великая река.

Спик, оставив товарища в горячечном бреду, в одиночку отправился на север, нашел другое большое озеро и назвал его именем английского короля, хотя местные племена называли его «Ньянза».

Он попытался обогнуть это озеро, но потерял его из виду, потом вновь обнаружил его дальше на север — или это был берег другого озера? — сделал кое-какие, как позже обнаружилось, неточные измерения и вернулся к Бёртону, руководителю экспедиции, без тени сомнения заявив, что нашел — именно он, Спик! — настоящий исток великой реки.

Когда оба немного поправились, то совершили длительный поход к Занзибару, во время которого Бёртон упрекнул Спика в неточности его расчетов и привел, как ему казалось, веские доводы в пользу того, что измерения Спика не могут служить достаточным доказательством обнаружения истока Нила.

Джон Спик обиделся и, не дожидаясь Бёртона, отплыл в Англию. В дороге он попал под влияние некоего Лоуренса Олифанта, известного в определенных кругах махинатора и позера, державшего у себя дома белую пантеру. Олифант еще подлил масла в огонь: как, Бёртон отрицает его, Спика, открытие? Да он просто завидует! Хочет отнять у него победу и славу! Надо бороться и доказать всем свою правоту. Не имеет значения, что руководил экспедицией Бёртон, — именно Спик совершил величайшее географическое открытие всех времен!

Уезжая из Африки, Джон Спик сказал Бёртону:

— Прощай, старина. Будь уверен, я не пойду в Географическое общество, пока ты не вернешься; мы появимся там вместе. И рассудим, кто прав. Так что будь спокоен на этот счет.

Но едва ступив на берег Англии, Спик немедленно отправился в Королевское географическое общество и объявил сэру Родерику Мурчисону, что открыл исток Нила.

Общество разделилось. Некоторые географы поддержали Бёртона, другие Спика. Как обычно в таких случаях, на сцену вылезли ловкие интриганы и позаботились о том, чтобы научная дискуссия превратилась в злобную вражду, хотя Бёртон, медленно выздоравливавший в Адене, в то время об этом даже не подозревал.

Легко подверженный чужому влиянию, Спик повел себя слишком самоуверенно. Он начал критиковать характер и поступки Бёртона — опасный ход для человека, отдающего себе отчет в том, что его трусость известна противнику.

Бёртону сообщили, что он будет удостоен рыцарского звания и должен вернуться в Англию. Родина встретила его водоворотом страстей.

Даже в то мгновение, когда его провозглашали сэром Ричардом Фрэнсисом Бёртоном, знаменитый исследователь думал только о Джоне Спике, в который раз спрашивая себя, почему тот не перестает публично оскорблять его, и не находя ответа.

Все последующие недели Бёртон как мог защищался, сопротивляясь искушению перейти в контратаку.

Но жизнь, как известно, непостоянна и переменчива, а честность и скрупулезность не всегда сулят успех.

Постепенно выяснилось, что лейтенанту Спику и вправду повезло: озеро Ньянза скорее всего действительно является истоком Нила.

Мурчисон знал, что Бёртон прав: в вычислениях Спика полно ошибок. Их с чистой совестью можно было признать любительскими и совершенно неприемлемыми в качестве научного свидетельства. Тем не менее, в них были намеки на правду. Последний довод взял верх, и Общество профинансировало вторую экспедицию.

Джон Спик вернулся в Африку, на этот раз вместе с юным и верным соратником Джеймсом Грантом. Он исследовал Ньянзу, но не сумел обогнуть ее кругом, не нашел истока Нила, не сделал точных измерений и вернулся в Англию лишь со списком предположений и гипотез, которые Бёртон, с ледяной научной методичностью разнес в пух и прах.

Их столкновение лицом к лицу становилось неизбежным.

Конфликт тщательно подогревался Олифантом, который как раз в это время таинственно скрылся от публики — по слухам, попал в опиумный притон — и оттуда дергал героев за ниточки, как невидимый кукловод.

Он добился того, что оба противника должны были встретиться на заседании Ассоциации по распространению научных знаний в Бате, 16 сентября 1861 года. Чтобы поддразнить Бёртона, Олифант сообщил журналистам якобы брошенную Спиком перед поединком фразу: «Если Бёртон осмелится появиться в Бате, я дам ему под зад!»

Но Бёртон не собирался отступать: «Дело должно разрешиться! Пусть попробует нанести удар!» — решил он.

Экипаж остановился около отеля «Роял», и сознание Бёртона вернуло его из прошлого в настоящее. Он вышел из кэба с одной-единственной мыслью: настанет день, и Лоуренс Олифант заплатит за все.

Он вошел в отель. Портье подал ему записку от Изабель.

Бёртон прочитал:

«Джона перевезли в Лондон. Еду к Фуллерам, чтобы точно узнать, куда».

Бёртон стиснул зубы. Вот глупая! Неужели она считает, что ее примут в доме Спиков? Она что верит, что ей скажут правду о его состоянии и обстоятельствах рокового выстрела? Он любил Изабель, но его вечно раздражали ее нетерпеливость и упрямство. Она, как слон в посудной лавке, как только повернется — все вокруг летит в тар-тарары! И попробуй убеди ее, что она неправа.

Он написал короткий ответ.

«Еду в Лондон. Заплати, собери вещи и следуй за мной».

Он взглянул на портье:

— Пожалуйста, передайте это мисс Арунделл, когда она вернется. У вас есть Бредшоу? [7] Железнодорожный и пароходный справочник-путеводитель XIX века с расписанием движений.

— Обычных поездов или пневматических, сэр?

— Пневматических.

— Да, сэр.

Ему подали расписание. Следующий поезд должен был отправиться через пятьдесят минут. Времени вполне достаточно, чтобы побросать вещи в чемодан и успеть на станцию.

До Лондона он добрался легко и быстро.

Пневматические поезда Изамбарда Кингдома Брюнеля стали настоящим триумфом инженерного гения. Они курсировали по ширококолейным трассам, в центре которых проходила пятнадцатидюймовая труба с двухдюймовым желобом, покрытым откидным клапаном из воловьей шкуры. Под первым вагоном каждого поезда висел поршень в форме гантели, точно входивший в трубу. Поршень соединялся с вагоном тонким стержнем, который во время движения высовывался из трубы. На стержне находился маленький колесный механизм, который открывал кожаный клапан перед собой, а затем закрывал и смазывал его за собой. Через каждые три мили находилась станция, где специальное устройство высасывало воздух из трубы перед поездом и нагнетало его за ним. Благодаря разнице в давлении, воздух толкал вагоны вперед с невероятной скоростью.