Григорий Симанович - Аполлоша

Чудо воскрешения большого русского человека свершилось. Игнат закашлялся, трудно всосал порцию воздуха, за ним последовало еще несколько глотков спиртного, уже более осознанных, и, наконец, наступило прозрение.

Лучше бы не наступало! Картина, представшая пред туманным взором Оболонского, вызвала острейшее желание очнуться и сбросить этот жуткий морок. Но суровая реальность заговорила вдруг утешающе спокойным голосом доктора, только что заботливо поившего правильным лекарством.

– Игнатий Васильевич, как вы себя чувствуете, вам лучше?

Игнат кивнул, морщась от боли в шее, и ужас при виде распластавшихся в прихожей тел на мгновение отступил.

– Игнатий Васильевич, возьмите себя в руки, все позади, опасность миновала, – продолжил «терапевт» в маске, почти ласково потрепав его по щеке. – Мы подоспели вовремя.

Второй, тоже в белой маске, голосом грубоватым, но приятно доброжелательным подхватил: – Да, повезло вам, уважаемый. Еще несколько минут, и…

– Кто вы? Что происходит, черт возьми? – бессильно произнес Игнат, снова покосившись на близлежащих незнакомца и симпатичную активистку, коварно обманувшую его надежды на спасение экологии бульвара.

– Федеральная служба безопасности, отдел «Б», капитан Сухов Руслан Леонидович, – представился человек при коньяке. – А это Гриневич Алексей Владимирович, старший лейтенант. Не удивляйтесь, белые халаты – маскарад. Маски не снимаем для конспирации. Мы выслеживали банду, которая намеревалась похитить вас с целью шантажа. Операция прошла успешно, вы под нашей защитой. Сейчас я вам сделаю укольчик успокоительный, а потом вызовем милицию, надо все зафиксировать по закону, по процедуре.

Он говорил как с малым ребенком, он почти сюсюкал, отчего Игнату стало спокойно и без укола. Но его таки сделали, ноги стали ватными, в голове помутилось, свет погас.

– Че ты гонишь, какое ФСБ, какой Сухов? – изумленно спросил напарник, уже направляясь к двери.

– Заткнись, так надо! Пусть у него запечатлеется в мозгах. Если оставим в живых, будет эту херню следователям впаривать, голову морочить.

– А блондинку и бугая?

– Я не мокрушник, понял. Пусть живут, если выживут. И тот внизу тоже. Чего они видели-то? Белые халаты и маски? Толку-то… Могут шерстить всю московскую медицину. Но это вряд ли, как говорил Сухов в «Белом солнце пустыни». Мой любимый герой, между прочим.

– Я догадался.

– Молодец! Быстро носилки тащи!

Через семь минут, счастливо не встретив никого в подъезде, Лопоухий притащил носилки. Запарился и, войдя, снял марлевую маску, ею же обтерев пот с лица. В этот момент из глубины квартиры запел «Марсельезу» мобильный. «Медики» невольно вздрогнули.

– Телефон возьми, пригодится. Ой, блин, чуть не забыл главное! Компьютер его прихвати, ноутбук. В нем, глядишь, и собака зарыта!

Игната, словно труп, прикрыли с головой простынею, под ней и ноутбук припрятали. Им опять же повезло не наткнуться на жильцов, снося тяжеленное тело вниз. Быстро прошли из двора направо, в переулок, не обращая внимания на немногочисленных прохожих. Вкатили носилки в карету поджидавшей «скорой». Двери захлопнулись, Лопоухий дал по газам.

Малян в кафе терпел. Понял, что работает «второй вариант». Хуже, конечно. Но Фасольев дело знает.

Через час терпение лопнуло. Не хотел светиться лично, но – рискнул. То, что увидел, приходило к нему в страшных снах до последних дней его короткой жизни. Часы показывали шестнадцать пятьдесят.

К семнадцати десяти он привел в чувство партнеров. Спустились к выходу, где обнаружили под лестницей Фасольева. Он был никакой. Пришлось тащить, как пьяного, до машины. Операция прошла блестяще.

Гошу сопровождал лично Утинский, а того – двое охранников.

– Сперва зайдем к Игнату, а вдруг он появился? – с надеждой изрек Гоша.

Они поднялись на третий. Дверь оказалась не заперта. Секьюрити Утинского деликатно отодвинули Гошу в сторону, один вошел, держа руку за полой пиджака, другой остался при шефе.

Через минуту парень вышел и аккуратно, локтем притворил дверь.

– Владимир Александрович, никого. В комнатах бардак, похоже на обыск, в прихожей бардак, осколки стекла на коврике и на паркете, натоптано…

Гоша обомлел и схватился за сердце.

– Что – Игнат? Его убили?

– Надо срочно уезжать, Владимир Александрович, – не обращая внимания на Гошу, твердо произнес охранник.

Утинский размышлял несколько секунд.

– Вот что, Гоша, я должен смыться. Тут возможен криминал. Это вопрос моей репутации, а значит, и бизнеса. Сам знаешь, какие времена. Мне нельзя тут, понимаешь?.. Запри эту дверь и иди к себе, Алик тебя сопроводит в квартиру. Если все нормально, он сразу уйдет. А ты на мобильный мне отзвони, на месте ли… ну, этот, бронзовый. Потом ложись спать, если уснешь. Ничего не предпринимай, ясно? Вообще ничего. На всякий случай придумай себе алиби, где был сегодня допоздна. Если что, понятия не имеешь, где он. Друг ведь не в первый раз пропадает.

Утинский с охранником быстро спустились. Гоша в сопровождении второго парня, едва сдерживая дрожь, поднялся на свой этаж. Дверь тоже оказалась незапертой. Алик прошел первым. Через три минуты Гоша услышал: «Заходите!» На подгибающихся ногах вошел в кабинет.

Все было на своих местах. Только сумка с Аполлошей из-под книжного стеллажа исчезла.

Он не был по природе психопатом, трусом, паникером, безвольным существом, готовым чуть что рвать на себе волосы и впадать в депрессию. Не был и героем с железными нервами. Но в этот момент Георгий Арнольдович Колесов в третий раз в жизни испытал чувство глобального, всепоглощающего, бесконечного отчаяния.

Первый сопряжен был с гибелью родителей.

Еще один в сорок лет, когда от знакомого случайно узнал, что первая и последняя сумасшедшая любовь к девушке,однокласснице, любовь с юных лет, не покидавшая память его, долгие годы беспокоившая сны его, – любовь эта уже пять лет, как утратила физический, земной объект: она умерла от редкой, неизлечимой болезни.

И вот он, третий случай, когда отчаяние тесно спеленало его – не продохнуть. Утраты последних лет, месяцев, дней, часов обрушились разом, одномоментно.

Полная потеря интереса к профессии.

Одиночество в старости. Идиотизм и безумие биржевых игр.

Брошенный переводческий труд всей жизни.

Очевидный – невероятный Аполлоша, загнавший сознание в область сверхъестественного, в логические тупики и мистические сферы.

Похоже, свихнувшийся, по воле Аполлоши, лучший и единственный друг.

А теперь еще, возможно, и похищение, и даже гибель Игнашки, и крушение последних иллюзий.

«Господи, за что все это! Господи, только бы эта пьянь безалаберная живым нашлась! Я во всем виноват! Не поверил в армянина, в слежку. Параноиком обозвал, издевался… А он таки узнал этого… из салона. За ним следили… Его украли. Но как они могли догадаться, что вещь у меня? Да очень просто! Они пытали Игната, и он признался. Отмычка, пять минут – и нет Аполлоши.