Григорий Симанович - Аполлоша

Обезумевшие репортеры российских и зарубежных СМИ так и не смогли достоверно установить ни имя дарителя, ни происхождение уникального шедевра. Несколько представителей московского антикварного и криминального мира предпочли не выказывать осведомленность во избежание крупных неприятностей.

Греческое правительство официально обратилось к властям России с просьбой вернуть копию Колосса «на родину». Последовала немедленная реакция вице-спикера Госдумы Жириновского с протестом против обсуждения этого вопроса, хотя никто его обсуждать и не собирался.

Тогда греки, давно мечтавшие воспроизвести Колосса, приняли естественное решение: реанимировать статую в бронзе по образцу, в первозданном виде, в районе местечка Мандраки, там, где, согласно многим историческим источникам, ее и воздвиг в 257 году до н. э. гениальный Харес. Имя ваятеля решено было высечь золотыми буквами на постаменте.

Гоша прочел газетную заметку и, ликуя, ткнул Игнату под нос.

– Теперь ты понимаешь, чего от тебя хотел Аполлоша в конечном-то счете? Вот все и раскрылось?

– Может быть, может быть… – рассеянно согласился Игнат.

На самом деле еще тогда, у Утинского, на первом свидании с Аполлошей после трагической разлуки он уловив те скрытые от всего мира волны– флюиды, которые тот послал ему вдогонку. Когда прощались, Оболонский, как ребенка, взял на руки теплый бронзовый бюст и бережно прижал к груди.

Весной Гоша представил перевод «Божественной комедии» на суд литературной общественности и специалистов Италии и России. Пока на родине переводчика чесали затылки и полемизировали: шедевр или просто очень добротная работа, превзошел Лозинского или нет, – итальянские слависты и лингвисты вострубили гимн новому русскому интерпретатору Данте. Перевод издали быстро, в двух видах: роскошно, как и мечтал Гоша, и скромнее, для массового читателя. Через полгода Георгия Колесова выдвинули на национальную литературную премию «Виареджо», сделав первое в ее истории исключение: там есть номинация «Поэзия», но нет «Поэтический перевод». Гоша получал медаль на публичной церемонии в одноименном городке, будучи во фраке и ощущая себя Иосифом Бродским, которому вручают Нобелевку.

Все трое полетели в Москву на открытие уникальной «Выставки одного экспоната» в музее имени Пушкина. Вернисажу предшествовал безумный ажиотаж в российской и мировой прессе и у билетных касс, где билетов не было изначально, да и не могло быть в принципе. Утинский помог раздобыть три штуки, перекупив у крупного чиновника из администрации президента по баснословной цене. Для двух итальянских мультимиллионеров русского происхождения и размаха это была приемлемая сумма.

За час до открытия, при стечении десятков телекамер и на виду у представителей политического и светского бомонда, случился оглушительный скандал. На ступени музея вышел бледный заместитель директора и сообщил, что вернисаж не состоится. Спецслужбы получили информацию, что некий вандал готовит уничтожение бесценной статуэтки, но вычислить его пока не удалось. В целях безопасности экспоната и посетителей решено перенести вернисаж на неделю. Билеты действительны.

Они вернулись в Гошину квартиру, расточительно пустовавшую без жильцов уже с полгода. Через час позвонил Утинский и нашептал Гоше в трубку страшную тайну: по его информации, статуэтка бесследно исчезла накануне вечером. Она буквально растаяла в воздухе на глазах у вооруженной охраны, двух смотрителей и под прицелом трех камер наблюдения. Словом, чистая булгаковщина!

Всю ночь Гошу мучила бессонница. Игната тоже. Только Любаша спала безмятежно – память так и не вернула ей ничего, что связано было у нее с этим экспонатом.

Игнат не заснул вообще, мысли доканывали, потому что свершилось: исчезновение Аполлоши и было тем сигналом к действию, о котором он предупрежден был своим бронзовым наставником и другом тогда, в день расставания в офисе Утинского. Да, это был сигнал к действию и, вдобавок, страшное предзнаменование.

На следующее утро Игнату не надо было просыпаться: преимущество бессонницы. Он уехал, сославшись на желание навестить своих на Востряковке – в одиночестве. Гоша не удивился.

Он действительно поехал на кладбище. Вид надгробий, запорошенных упрямым, вчера еще прошедшим мартовским снежком, как и при каждом приезде опрокидывал в удушливую тоску.

У семейных могил его уже поджидал Сергей Нагибин, встречу с которым Оболонский назначил загодя.

Смахнув снег, они сели на скамеечку внутри ажурной кованой ограды. Было безлюдно, но Игнат говорил тихо, словно кто-то, кроме покойников, мог их подслушать.

Игнат раскрыл тайну гибели семьи, о которой знал лишь Георгий и сам убийца, по-прежнему вице-премьер правительства, но набравший за последние годы еще больший вес и влияние. Поговаривали, что именно его прочат в кандидаты на высший пост, если у президента возникнет необходимость немного поделиться властью.

Пауза. Сыщик «переваривал» информацию, играя желвакам. Было заметно, что рассказ не просто тронул его – задел всерьез.

– Примите мои запоздалые соболезнования. Впрочем, в этих случаях они не бывают запоздалыми, они всегда уместны. И вот что… – лицо «Бандераса» вдруг стало жестким, злым, напряженным. – Хочу, чтобы вы знали: я их ненавижу. Всю эту зажравшуюся, охамевшую чиновничью шваль… Ненавижу оптом и в розницу. Презираю почти всех моих бывших коллег-ментов, продажных следователей, звездастых генералов с толстыми жопами, пухлыми женами и кошельками. Судей ненавижу. Знали бы вы, как бесстыдно они берут за приговор. Неважно какой – лишь бы бабки отстегнули. А прокуроры? Для судей их обвинительные заключения – это ж как для школьника диктант. Только школьники пятерки получают, а эти – бабки, откат. И сажают невиновных по заказу.

Нагибин закурил, что делал крайне редко – так снимал стресс.

– Я чего-то в гневный пафос ударился. Историй таких, как ваша, полно. Может оттого, что на могилке сидим или просто потому, что вас знаю, – пробрало. Я тоже, признаться, не ангел. Не всегда показания получал в белых перчатках и за счет безупречных улик. Но нет на мне беспредела, загубленных безвинно судеб, заказных арестов и пыток по темницам. И взяток за беззаконие нет – клянусь вам. Я служил, но, слава богу, остался жить среди людей. А они – не все, но, боюсь, большинство – уже людей вокруг себя не видят да и сами вряд ли из племени людей. Они существа и имеют дело с существами, которые должны стать источником заработка, бабла. Получил – успех, не получил – зря время потратил. Разве что начальство поощрит за очередного наркушу пойманного и в лагерь закатанного. Абсолютная власть чиновничьей и судебно-силовой хунты. Или мафии, как сказали бы на моей исторической родине. И нет им числа, Игнатий Васильевич, и нет на них управы. Разве что ваш бронзовый Аполлоша снова объявится и вместо биржи и прочих там фокусов займется спасением России. Просто создается ощущение, что только чудо поможет.