Марк Вернхэм - Мертвые не молчат

— Кхх! Дженсен Перехватчик! — восклицает Мартин Мартин. Он похож на покойника — лицо белое, глаза провалились.

— Мартин Мартин, — сообщаю я.

— Кто. Черт возьми. Ты. Такой? — говорит Дэвлин Уильямс, глядя на меня. От неожиданности он раздавил виноградину, и ее сок течет по его пальцам.

Голова Мартина Мартина с трудом поворачивается к Дэвлину Уильямсу. Он снова рыгает, и похожая на сироп жидкая гадость начинает стекать с его нижней губы. Дэвлин Уильямс смотрит на меня. Я смотрю на него. Мартин Мартин смотрит на Дэвлина Уильямса и снова рыгает.

— Кхх! — издает он этот противный звук, а потом тяжело дышит носом. — Это… кхх… Дженсен Перехватчик, — наконец выговаривает он.

Дэвлин поворачивает лицо к Мартину Мартину.

— Можно подумать, это все, на хрен, объясняет, — говорит он с сарказмом в голосе.

— Да, — говорит Мартин Мартин. А потом его голова бессильно падает на грудь. Он начинает храпеть.

Дэвлин Уильямс некоторое время смотрит на него в упор, потом переводит взгляд на меня и снова на Мартина Мартина. Он замечает раздавленную виноградину в своих пальцах, швыряет ее в мусорную корзину, стоящую рядом с кроватью, и трясет пальцами, будто обжег их горящей спичкой. Такое ощущение, что у Дэвлина Уильямса не самый лучший его день. И если подумать хорошенько, то и у меня все тоже очень даже хреново. Я чувствую ужасную усталость. Пытаюсь заговорить с Дэвлином Уильямсом, но мой рот еле двигается, будто полон какой-то отвратительной липкой грязи. Когда я вдыхаю, воздух кажется тяжелым, как вода, и от него у меня, блин, режет в груди, будто ее топчет толпа ублюдков в тяжеленных сапогах. Вот мерзавцы!

— Как он? — пытаюсь я спросить, но вместо слов у меня выходит какое-то невнятное бормотание, больше похожее на долгий стон.

Дэвлин Уильямс не отрывает от меня взгляда. Он замер, как памятник. Из уголка его рта выходит тоненькая струйка пузырьков, какие можно видеть в аквариуме. Мне кажется, что я нахожусь под водой, но я могу дышать. Я вижу, как вокруг шустро плавают маленькие разноцветные рыбки. А Дэвлин Уильямс выглядит как старая потрескавшаяся статуя, которая лежит тут, на дне моря, уже много веков, обросшая ракушками, будто огромный кусок коралла. В ушах я чувствую уютное такое давление всей этой воды, что надо мной, и, самое главное, я опять медленно поднимаюсь над своим стулом. Внизу я вижу Дэвлина Уильямса, с ног до головы обросшего маленькими ракушками. Крошечные рыбки стремительно проносятся мимо, пощипывая его своими мягкими губами. Я выполняю подводные сальто, двигаясь как в замедленном кино, и это похоже на какие-то обалденные спецэффекты, только реальнее, чем сама гребаная реальность. Я чувствую себя как совершенно крутой атлет с огромными мускулами — сильный как бык, но сейчас расслабленный и спокойный. Чертов Дженсен Перехватчик, чертов подводный маяк с огромной сияющей лампой вместо мозга и дышащий как какая-нибудь чертова рыба или акула, или кит, или скат.

Потом я вижу, что окно открыто, и какие-то листки бумаги вылетают из него и попадают в сильное течение, похожее на подводную реку. Кувыркаясь, я вылетаю из окна, оставляя позади себя Дэвлина Уильямса и Мартина Мартина. Я чувствую, как это течение затягивает меня. И когда я присоединяюсь к потоку подводной реки, вместе со мной в нем плывет всякий мусор. Под собой я вижу улицы — они пустынны, а двери домов судорожно открываются и закрываются, будто рты рыб, выброшенных на берег. И вода, в которой меня несет течение, кажется чертовски глубокой, я даже не вижу поверхность. И еще эта вода промыла все улицы города. Весь этот старый мусор — пивные бутылки, газеты и тому подобная ерунда, которая обычно валяется под ногами, — исчез. Его подхватило и несет течение, которое несет и меня. И выглядит это даже красиво, будто мусор танцует со мной, кружась вокруг меня, как в невесомости.

Откуда же взялась вся эта вода? Наверное, Темза вышла из берегов и залила все кругом, создав какой-то новый Лондон. И для этого нового города теперь понадобится новая карта — трехмерная — с отмеченной на ней глубиной и нанесенными течениями, а не только улицами. А саму Темзу придется наносить вплоть до самого ее вонючего дна, потому что теперь нет никакой разницы между сушей и водой.

Я несусь в подводном течении, стараясь подняться повыше, чтобы выяснить, где поверхность. Но мне не удается выбраться из этого чертового потока. И двигается он очень быстро, будто скоростной эскалатор. Держит он меня, как тиски, и я двигаюсь все быстрее и быстрее. Но чувствую я себя совершенно спокойно, проносясь, как этакая подлодка-маяк, прямо над Старым городом с его узкими улочками, над Сити с его старыми небоскребами, в которых раньше люди заколачивали деньги, перемещая их с места на место и продавая их другим людям, которые сами перемещали их с места на место и продавали дальше. И все здесь выглядит так чертовски чисто и красиво, потому что не стало здесь людей — этих сумасшедших и алкашей, которые только загаживают все кругом. Такое ощущение, что вода смыла все дерьмо и всех этих придурков, как в унитазе.

Потом меня резко сносит течением влево. Хотя сама река подо мной превратилась в слабый поток внутри всей этой массы воды, затопившей город, ее течение по-прежнему достаточно сильное и быстрое, чтобы швырнуть меня в сторону Тауэр-Бридж. А впереди я уже вижу свой «небоскреб Ротерхит», гордо возвышающийся над окрестностями. Меня переполняет радость от вида своего дома, потому что я вдруг чувствую страшную усталость и мне хочется завалиться в кровать и уснуть. И самое главное — мне надоело быть мокрым и плавать под водой. Мне надоело быть этим гребаным светящимся маяком-подлодкой или маяком-скатом, называйте, как хотите. Я проплываю прямо над крышей «Ротерхита», и, когда я смотрю вниз, мне кажется, что мой небоскреб принимает форму огромной женской груди. Я представляю себе, как я сосу из него молоко — теплое материнское молоко, меня разбирает смех, и из моего рта вырывается струйка пузырьков.

Вдруг я получаю сильнейший шлепок и оказываюсь буквально пригвожденным к окну какого-то очень высокого дома. Это мой дом! И вода прижимает меня к огромному — от пола до потолка — окну моей собственной гостиной. Я даже вижу весь тот мусор, который я распихал по углам и за спинки кресел, когда Федор сказал, что Мыскин может видеть меня через телевизионные экраны. И мне так приятно на все это смотреть! Обалденно приятно! Это напоминает мне, что я не был дома всего одну ночь с тех пор, как получил свое шпионское задание. Кажется очень странным, что все это было лишь вчера. Хотя я тут же начинаю сомневаться, действительно ли это было только вчера. Но когда я начинаю об этом задумываться, мои веки становятся тяжелыми-тяжелыми, поэтому я отбрасываю эти мысли.