Марк Вернхэм - Мертвые не молчат

— Его зовут Биллингс. Стивен Биллингс. Сэр Стивен Биллингс, — говорю я.

У Барб такой вид, будто ей влепили пощечину. Ее рот открывается и закрывается, но слова из него не идут.

— А вот еще, — говорю я. И на этот раз я выпаливаю все сразу. — Эта маленькая девочка, которая пропала…

— Нет, — произносит Барб медленно, будто видит страшный сон, который невозможно остановить. И она права — ничто не может остановить происходящее. Это уже происходит, и происходит на самом деле. И как только это начало происходить, это уже произошло.

— Она мертва. Ее убил мужчина. Артур Пенруди. Его адрес: Лондон, район Некингер, Пилмер-Хаус, тридцать восемь. Она все еще там. Он все еще там.

Я вижу этого Пенруди в его крохотной лачуге. Трещины на стеклах окон и шторы, не раскрывавшиеся годами. Грязный, мерзкий человек. В его голове какая-то гребаная неразбериха, как яичница-болтунья, какая-то мешанина из снов и реальности, разницы между которыми он не видит. Сейчас он сидит и смотрит телевизор, но не эту программу, где ММ говорит всем, что он убил маленькую девочку. Но даже если бы он и смотрел сейчас шоу Барб, то все равно бы этого не заметил, потому что его мозг — это каша и какие-то постоянные крики, от которых он страдает с тех пор, как его еще совсем ребенком изнасиловал мужчина вскоре после большой войны, той самой войны, на которой Джексон проломил лопатой череп Эмилю.

— Ты — дешевый ублюдок. — Это мне говорит Барб, причем очень злобно.

В зале раздаются такие же злобные крики. Барб вскакивает со своего кресла. Она срывает с себя микрофон и всякие электронные штуки, которые вешают на телеведущих, и швыряет все это на пол, а потом быстро уходит. А за ярким светом софитов шум становится все громче. Я слышу злобные крики мужчин. Я слышу грохот отодвигаемых стульев и топот ног. Тот самый сотрудник телестудии, который хлопал в ладоши, стоя за камерами, взбегает на сцену и пытается всех успокоить, прося зрителей оставаться на своих местах и не паниковать. Он говорит, что трансляция программы прервана и что все в порядке. Но к сцене приближаются какие-то здоровенные мужики — у них явно нехорошие намерения по отношению к бедному старому ММ. Он сказал им правду, и теперь именно за это они собираются отбить к черту его гребаную голову.

Я встаю и вижу рядом с собой Дэвлина Уильямса. Он обнимает меня за плечи и тянет в сторону от этих медленно приближающихся озверевших ребят.

— Твою мать, Мартин! — говорит он. — Опять то же самое?

Он бросается прочь со сцены, все еще крепко держа меня за плечи, заставляя удирать вместе с ним. Мы продираемся мимо шокированных телевизионщиков, которые вытаращили на нас глаза. Они похожи на какие-то изваяния, захваченные врасплох всем, что происходит в студии, и им остается лишь смотреть на нас. Они не могут поверить в то, что случилось. Они, как Барб, застряли в своем страшном сне, где они все буквально парализованы и ничего не могут поделать с тем ужасом, который творится вокруг них. Дэвлин, не останавливаясь, тащит меня за собой или толкает впереди себя. Мы бежим по коридору в сторону запасного выхода, сбивая попадающуюся нам по дороге мебель. Тележка, заставленная тарелками с бутербродами и стаканами с напитками, с грохотом переворачивается, разбрасывая во все стороны осколки стекла и керамики. Когда мы добегаем до запасного выхода в конце коридора, Дэвлин с лету распахивает дверь ногой, и та с треском бьется о стену.

Мы уже на автостоянке. Дэвлин, все еще крепко держа меня за плечи, потому что мои ноги подкашиваются, направляет какую-то штуковину на свой фургон. Он нажимает кнопку, раздается громкий писк, и мигают желтые фары. Он открывает заднюю дверцу и толкает меня внутрь фургона. Я падаю на спину между всеми этими проводами и экранами. Дэвлин прыгает на водительское сиденье, заводит двигатель и с визгом шин на огромной скорости выводит фургон со стоянки. Я катаюсь по полу, надеясь, что все это оборудование на меня не рухнет.

Я не могу удержаться, чтобы не бросить взгляд на небо. Но там, за светом уличных фонарей, все темно, так же темно, как было темно в студии за светом софитов. Даже если там наверху и есть какой-нибудь Дженсен Перехватчик, летящий над городом и наблюдающий за Мартином Мартином, который вновь устроил сумасшедший дом в телестудии и которого вновь везут в фургоне, я его не вижу. И я его не вижу .

Я чувствую сильную усталость и закрываю глаза. Качка фургона меня убаюкивает, как убаюкивает ребенка покачивание детской коляски. Двигатель фургона буквально ревет. Как угорелый Дэвлин несется по улицам Лондона. У меня такое ощущение, что вот-вот что-то должно произойти. Что-то, что я не могу контролировать. Мне жарко, я весь мокрый от пота, я дышу, будто пробежал марафон, и меня опять тошнит. Мозг мой горит. Я изо всех сил зажмуриваю глаза, пытаясь успокоиться, пытаясь охладить свою голову. Но у меня ничего не выходит. Давление нарастает.

Звонит телефон Дэвлина. Я пытаюсь встать на ноги, но это совсем нелегко. Это все равно что пытаться подняться в шлюпке, которую бросает из стороны в сторону во время шторма. Дэвлин управляет фургоном и одновременно говорит по телефону:

— Джимми! Да, приятель… Знаю… Я же тебе говорил… Впечатляющее зрелище… Правда? Правда? — Дэвлин закрывает ладонью телефон и смотрит на меня.

— Это Джимми-шишка из «Скай»? — спрашиваю я.

— Угу, — отвечает Дэвлин. — Он говорит, что тебя, приятель, просто сорвало с катушек в этой студии. Он говорит, это было впечатляюще. Хочет взять у тебя интервью. Предлагает хорошие деньги за пять минут разговора по телефону. Будешь с ним говорить?

Я отрицательно качаю головой.

— Джимми говорит, что у дома этого педофила, о котором ты говорил, целое столпотворение. Похоже, это станет настоящей сенсацией.

Я неотрывно смотрю в окно, не обращая на него внимания. В голове у меня будто горят угли.

— Послушай, Джимми, я тебе перезвоню, — говорит Дэвлин Джимми-шишке из «Скай». Когда он нажимает красную кнопку на телефоне, обрывая разговор, тот звонит снова. Дэвлин смотрит на имя звонящего, высветившееся на экране, и отвечает на звонок. Этот разговор почти не отличается от предыдущего. — Привет, друг… Да… Знаю… Мне только что сказали… Не знаю… Я тебе перезвоню, хорошо?

Но как только он кладет телефон на сиденье рядом с собой, тот снова звонит. На этот раз Дэвлин останавливает машину, и мы провидим полчаса, стоя на обочине, пока Дэвлин отвечает на звонки, которые идут буквально один за другим. Все звонят по поводу меня: все его приятели из шоу-бизнеса, все, кого он знает, все, кому он хоть раз давал свой номер телефона. И все они хотят со мной поговорить. И всем он отвечает, что перезвонит позже.