Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

«Муромцы», аграрии и просвещенные патриоты тоже молчали, и это было верным знаком, что проект завалят. Парламентское большинство не суетилось, сознавая собственную мощь; инструкции получены, решение принято, и опускаться до уровня мелкой рыбешки не было нужды. Так что процесс шел демократическим путем: отговорив свое, Сенегальский вернулся в кресло вице-спикера, уступив трибуну сначала Жиганову, а потом Манилову.

Речь председателя РПКЛ была впечатляющей – в основном потому, что Семен Михайлович Жиганов владел загадочным искусством оквадрачивать лицо. В нужный момент его челюсти и скулы раздавались в ширину, физиономия приобретала сходство с жестяной личиной робота, а в голосе гремела сталь. Как всякий большевистский лидер, он мог говорить часами и на любую тему, от экономики и политики до рецепта манной каши, полезной детям ясельного возраста. Ничего странного в том не было – как полагали коммунисты, вождь знает все обо всем и лучше всех, будь то ядерная физика или разведение жирафов в Подмосковье. Но депутаты прочих фракций знаний Жиганова не ценили и, утомившись от его речей, пускали в ход главный калибр, то есть Папу Жо. Лишь его бешеный напор, крепкая глотка и непрошибаемая наглость могли остановить Жиганова, а иногда согнать с трибуны. За то и уважали Владимира Марковича, и прощали ему мелкие грешки вроде водных процедур, которые он устраивал оппонентам.

Жиганов отговорил первый час, разнес в пух и прах проект Сенегальского, но кончать не собирался, плавно расширив тему и перейдя к преимуществам социализма над гнилым болотом частной собственности. Правящая коалиция взволновалась, зашумела, а спикер Бурмистров Геннадий Михалыч огладил лысину и многозначительно кашлянул. Очевидно, это было сигналом: Папа Жо тут же поднялся и, перебив докладчика, сообщил депутатам, что социализм – помесь Лернейской гидры с электрификацией, а коммунизм – их ублюдочное потомство. Ядовитый электрический скат! Всех ядом оплюет и током пришибет! Лидер РПКЛ пытался возразить, но Владимир Маркович отворил бутыль с нарзаном и шагнул к трибуне. Сомневаться в его намерениях не приходилось, и Жиганов, дабы спасти честь и свой костюм, торопливо ретировался.

Выступление Манилова было не таким ярким; как всякий российский интеллигент он выражался изысканно и туманно, мусолил доводы «pro» и «contra», вспоминал эпизоды из римской истории, поход Наполеона на Москву и русско-турецкие войны. С одной стороны получалось, что единение с Западом – благо, а с другой, что единиться нужно с силами прогресса и, значит, обсудить, принадлежит ли НАТО к ним или, возможно… Тут демократ Погребняк пронзительно свистнул и выкрикнул: «Метеорит Тунгуссий! Долго будете летать? Пора бы приземлиться!». Манилов смешался и покинул трибуну.

Проект благополучно провалили, и депутаты разошлись на перерыв. Али Саргонович тоже направился к выходу, но был перехвачен порученцем спикера и доставлен пред светлые очи начальства. Пожав ему руку, Бурмистров молвил:

– Мы тут с народом посовещались… – Взгляд спикера метнулся к Сенегальскому. – Да, посовещались и решили, что к вашей иницитиве стоит присмотреться. Хмм… прописка… или, как нынче именуют, регистрация… Важная проблема, сударь мой! Ясно, как шесть по горизонтали! Мы ее продвинули для обсуждения. Какой у вас был номер, голубчик?

– Двести семьдесят третий, – отвечал Бабаев.

– А будет семнадцатый. В ноябре рассмотрим ваш проект. Только… – Спикер доверительно понизил голос: – Вы уж, батюшка, не огорчайтесь, если предложение блокируют. Ретроградов у нас полно, а еще такие есть, что у МВД под колпаком… Сами понимаете, органы охраны правопорядка будут против. И милиция, и – хе-хе! – юстиция во всех ее видах. Им нужно знать, куда приписан каждый. Мы ведь для них не люди, а фигуранты!

– Печально, – со вздохом произнес Бабаев.

– Ну-ну, я ведь сказал, не огорчайтесь, голубь сизый! В нашем деле главное не добежать, а поучаствовать. – Тон Бурмистрова стал еще более интимным. – У вас складывается прекрасная репутация… И будет еще лучше, если вы… хмм… обратите внимание на кое-кого из наших коллег.

– А можно конкретнее? – спросил Бабаев.

– Можно. Момот, Рубайло, Волкодав, Погребняк, Угрюмов, – тут же отозвался Геннадий Михайлович. – Еще наш драгоценный Гром, орденоносец…

– А это кто?

– Генерал Погромский, прозвище себе придумал… Только не очень свирепствуйте, сударь мой. Момота, Рубайло и остальных отдам с потрохами, а c генералом прошу аккуратнее. Попугать бы слегка, и хватит. – Тут Геннадий Михалыч подмигнул Бабаеву и прошептал: – Трудитесь, голубчик, трудитесь, и меня слушайте. Одно дело делаем.

Он удалился, оставив Бабаева в ошеломлении. Неужели из наших?… – думал Али Саргонович. Агент под прикрытием?… Но если даже так, откуда он знает?… «Морана» являлась сверхсекретной операцией, и о цели ее было известно лишь президенту и директору ФСБ. У них, конечно, хватало недостатков, но ни тот, ни другой болтливостью не отличались.

Поразмыслив, Бабаев все же пришел к верному выводу. Не был спикер Бурмистров ни агентом, ни креатурой ФСБ или другого ведомства, но, поварившись сорок лет в котле политики – от Ильича до Ильича, как говорилось в былые годы, – имел невероятный, почти фантастический нюх. Есть, есть такие люди! Вроде умом небогаты, не обладают особой харизмой и волей, рисковать не любят, в вожди не годятся, однако нет им равных в умении держать по ветру нос. Инстинкт подсказывает им, из какой щели сквозит и куда повернуться, чтобы не подхватить простуду. Бурмистров был из таких. Как говорят на Востоке, знал, когда султану кланяться, а когда – визирю.

Башкул [60], подумал Бабаев, продвигаясь к выходу из зала. Такой штаны через голову снимет, а из песка веревку совьет. Одно слово, башкул!

Он вышел в коридор к статуе Сократа и наткнулся там на ярманда Пожарского. Сергей Альбертович был сильно возбужден – щеки его порозовели, галстук съехал на бок, и мощная грудь под шелковой сорочкой колыхалась в ритме бурных океанских вод.

– Новость у нас, шеф, – пробасил Пожарский. – Уж не знаю, как сказать… Час назад Мамаев к нам нагрянул. Заявился с рулеткой, измерил шкуру на полу и буркнул… буркнул…

– Успокойся, дуст [61], – молвил Али Саргонович, поправляя на Пожарском галстук. – Буркнул, значит… А что?

– Одно слово: поместится. Буркнул, ушел, а потом звонят от него и говорят: получите ключ от офиса на пятом этаже.

– Получил?

– Да. И уже осмотрел.

– И как?

Пожарский закатил глаза.

– Не офис, а царские покои! Приемная, три кабинета и комната отдыха… Кухня, душ, испанская мебель… Бар! Какой там бар! Что это значит, Али Саргонович? Вас вице-спикером прочат?