Расселл Джонс - Выше головы!

Именно ради таких моментов и существовал спецотдел. Изменение моего положения пришлось как нельзя кстати: Утенбаева получила шанс обучить своих подопечных навыку «простить», «примириться» и даже «взглянуть на ситуацию под другим углом», хотя для четырнадцати-пятнадцати лет это было очень трудно, ведь они уже привыкли относиться ко мне как к чему-то неизменному…

К счастью, они это преодолели. И я тоже. Панический страх за Бидди, зародившийся поначалу, растаял без следа после того, как в первый (но не последний!) раз я предложил негодующей девочке развить её помыслы и мысленно обрисовать возможное продолжение ситуации: «Как бы ты хотела выразить свои чувства, если забыть о последствиях? Что бы ты сделала, если бы можно было всё? Как бы ты вернула всё к тому, что было раньше? Что можно сделать? И с кем?»

Они были шокированы! Они не ожидали, что вот это всё сидит в них. И растерянно спрашивали меня: «Почему я так думаю? Я же взаправду не хочу ничего такого!»

Три месяца назад я бы считал такое положение как минимум унизительным. Подыгрывать влюблённым и ревнующим девочкам! Но теперь — нет. С моей популярности всё началось, она защищала меня и поддерживала, и никуда она не делась. А это значит: я открыт для чужих чувств. Они — часть окружающей реальности. И в них не было ничего преступного!.. Пожалуй, они были самым нормальным, что может быть.

Я и вправду нуждался в этом: разобраться с другими людьми и самим собой, оценить перспективы. И просто помочь тем, кто нечаянно зацепился сердцем за моё красивое лицо, специально сделанное таким красивым. Я не могу изменить свою внешность, как они не могут выключить свои чувства. Самое разумное — найти точки для примирения и выйти из этой ситуации с минимальными потерями. И остаться друзьями.

Постепенно я начал ощущать благодарность к Леди Кетаки за то, что она перевела меня в секс-отдел. Вечером я решил написать ей, а для начала прочитать написанное вчера. Но послания были уже отозваны. Я так и не смог узнать, что она хотела сказать мне в тот промежуток времени, когда думала, что меня хотят отключить — и, главное, что написала потом, когда тревога оказалась ложной.

Странно: я в первый раз столкнулся с тем, что не могу проверить отложенные сообщения! Хотя знал, что такая функция есть, но не думал, что кто-нибудь воспользуется этим. Она обиделась? Да, наверное. Может быть, там был как-то важный вопрос, и моё затянувшееся молчание стало ответом.

Зато в альтере болталось предложение от Бидди позавтракать завтра утром вместе. И я его принял.

Была суббота, и вместо того, чтобы проходить через болезненную процедуру перевода неизвестно куда и непонятно кем, я проехался до Южного сектора, чтобы поучаствовать в «Показательном выступлении начинающих поваров». В качестве дегустатора, конечно. Восточный сектор проводил подобное действо неделю назад, теперь — здесь, и так далее по кругу, с «объединённым фестивалем», если на месяц приходилось пять суббот.

Бидди старалась посетить каждое мероприятие, чтобы наесться на неделю вперёд. При этом питалась она без затей, не переплачивая.

— Я им всем ставлю лучшие оценки, — объяснила она. — Не жалко!

Трудно сказать, узнали ли мою физиономию или уже забыли Ирвиновские передачи, но никто не беспокоил. Было весело. И вкусно, особенно крошечные пирожки с обжигающей пряной начинкой. Я тоже ставил всем максимальные оценки, хотя это и противоречило самой логике голосования и обещало мне в будущем понижение рейтинга в таблице статусов . Но я так занимал там приличное место, так что можно было не тревожиться.

Потом мы сходили на утреннее шоу, где час смотрели на распускающиеся цветы, нюхали ароматы и слушали венскую классику в живом исполнении — бесполезное занятие, на мой вкус, но Бидди нравилось. А мне нравилось любоваться на неё, когда ей было хорошо.

Позже, в спортзале, Андрэ задал свой сакраментальный и абсолютно бесполезный ввиду очевидности вопрос:

— Да, — ответил я, делая передачу Леону. — У нас всё хорошо.

Бидди сидела на трибуне — и вид у неё был такой довольный, что сомнения могли возникнуть разве что у гиперзаботливого старшего брата. Я чувствовал себя не хуже. До соревнований была две недели, впрочем, я перестал волноваться о своём опыте или силе. Я вообще ни о чём не волновался с той минуты, когда решил, вести себя так, как будто сегодня мой последний день.

[Вы красивая пара], - пришло мне на альтер после того, как я отправил Бидди на ежедневный инструктаж, а сам пошёл позировать.

[Спасибо!] — отправитель, сделавший комплимент, имел в виду несколько иное — и за такое, вообще-то, не благодарят — но отреагировать следовало, и я написал первое, что пришло в голову.

Вообще-то проблема «как правильно отреагировать» присоединилась к прочим тревогам. Как говорят, «отправилась в свободный полёт». И понимающая улыбка Оксаны, и надутые губки её подопечных, и молчание со стороны Кетаки, хотя объясниться стоило бы, — всё это больше не беспокоило. Пусть ведут себя так, как нравится! Я мог лишь изображать вежливость и делать вид, что не замечаю всех этих вздохов. Это работа доктора Унетбаевой — анализировать и делать выводы.

Конечно, им нравилось, когда я был один! Но пусть уж сами разбираются с тем, как относиться к тому, что им не нравились изменения в моей жизни. А если не получается, двери спецотдела открыты для всех. Запишем, поможем, научим.

[Не заглянешь ко мне? Очень надо!]

Весточка от Молли удивила, но ей я доверял. Наверняка какой-нибудь глупый подарок или просто выражение чувств, которых у Молли было очень много!..

— О, вот и он! — человек, встретивший меня в коридоре жилого блока, настроен был благодушно.

Но я всё равно неосознанно напрягся, потому что Макс Рейнер был полон сюрпризов. Молли, показавшись в дверях, помахала мне — и снова скрылась. Что полевой директор-тэфер делал в жилом блоке лаборант-директора? Вряд ли они говорили о работе! Может быть, они вообще не разговаривали. А может, и разговаривали — Молли как-то обмолвилась, что с теми, с кем она вступала в краткосрочные отношения первой степени, у неё было много общих тем. «И мы совмещаем».

— Привет, спортсмен, — Макс одарил меня крепчайшим рукопожатием — и потащил прочь, в сторону Лифтовой зоны. — У меня к тебе дело есть.

«Помириться с Андрэ? То есть с Францем? За сломанный нос», — рассеянно подумал я, но предпочёл промолчать, надеясь, что всё разрешится само собой. Так и получилось: в рекреации на диванчике я увидел человека, которого узнал не сразу. Потому что привык видеть его в сером с умброй. А теперь он был облачён в характерный комбо тэферских вахтовиков: оливковый с чёрными полосами и шафранной оторочкой. Макс носил такой же, и на нём это выглядело как военная форма. А вот на Нортонсоне — как маскарадный костюм.