Илья Крымов - Дети Силаны. Паук из Башни

Приказ сорок четыре. Ха! Не верилось мне, что придется его использовать, когда я составлял список чрезвычайных приказов. К сожалению, тогда у меня было предвидение. Сорок четвертый приказ предписывает всем агентам столицы бросить текущие задания и уйти в подполье. Запрещено собираться в группы больше троих служащих, запрещено носить форменную одежду. Запрещено как бы то ни было привлекать к себе внимание и выходить на связь. Всем агентам предписано сменить место жительства и желательно изменить внешность. Приказы идут только в одну сторону, от действующего главы организации и никак иначе. Все, нас больше нет.

Высадив нас, шофер погнал стимер в государственный гараж. На пороге нас встретил Луи.

– Мы слышали, что пгхоизошло, монсеньогх, – сказал мой повар, опуская армейскую винтовку. – Вы живы, какое счастье!

– Пока мы одни, можешь выйти из образа, мон ами.

– Благодарю.

– Мелинда? Аноис?

– Тани Аноис, когда до нас долетела новость, страшно заволновалась, места себе не находила. Порывалась отправиться в Эрценвик. Пришлось подмешать ей в ромашковый чай успокоительное посильнее. Кажется, она заснула. Мелинда с ней, а я обходил дом.

– Все окна, двери…

– Закрыты. Все охранные артефакты активированы. Мы сразу поняли, что целью были вы, монсеньор, и решили ждать визита непрошеных гостей.

– Себастина, закрой дверь и отправляйся в обход. Луи, отдыхай.

Я прикатился в кабинет, некоторое время повоевал с рабочим креслом, смещая его из-за стола, а потом зарылся в бумаги. Эта работа не так интересна, как слежка или перестрелки, но зато наибольшая опасность в ней это взопревший от долгого сидения зад и ломота в пояснице. К слову об этом, боль, которая так меня мучила недавно, поутихла, и я снова вернул себе ноги. Малейшее движение давалось с огромным трудом и разносилось эхом неприятных ощущений по всему телу. Мускулами надо пользоваться регулярно, даже во сне по телу идут нервные сигналы, поддерживающие их в тонусе. Ноги и руки, которыми хозяин не может пользоваться, сохнут, отмирают, истончаются настолько, что на них больно смотреть. Мои ноги не повреждены и нисколько не изменились за те дни, что я валялся в кровати, но и они болели.

Перелистывая бумаги, постоянно сравнивая показания экспертов, я готовился к тому кошмару, который ждал меня завтра, и пока весь город потихоньку сходил с ума, я отгородился от него стенами кабинета. Глубокой ночью, отложив все и протерев усталые глаза, я попытался встать. С трудом, опираясь на новую трость, это у меня получилось. Пришлось приложить кучу усилий, чтобы сохранить равновесие, а затем за дверью раздался звук чьих-то шагов. Продолжая опираться на трость, я сжал пальцы на рукояти револьвера и потянулся к своему Голосу. Для него стены не были препятствием, только расстояние, чем я также пользовался на войне, выискивая прячущихся партизан. Общий эмоциональный фон странный, блеклый, с редкими вспышками тревоги, страха, интереса. К счастью, я уже довольно долго изучал чувства Аноис и мог их узнать. Мелкими шажками я приблизился к двери и вышел из кабинета.

Она стояла в самом темном углу напротив портрета моего отца.

– Как вы убежали из-под бдительного взора Мелинды, Аноис?

– Что?

Она вздрогнула, и чувства ее прояснились, стали ярче, осмысленнее.

– Тан л’Мориа! Слава богу!

– Силане. Мы благодарим богиню Луны.

– Вы живы! А мы едва с ума не сошли от волнения!

– Незачем так волноваться. Взяли бы пример с Луи и Мелинды. Уверен, они вели себя сдержанно.

– Нет! Мне кажется, Мелинда едва не расплакалась! Мне пришлось ее утешать!

Мелинда едва не расплакалась? Хотел бы на это посмотреть.

– На ней были очки?

– Да. А что?

– Ничего, просто так спросил.

– Постойте… да вы же ходите!

– Пока что ковыляю. Не хотите составить мне компанию? Я сейчас пытаюсь придумать, что завтра скажу журналистам. Погребальную речь сочиняю иными словами.

– Я видела отсветы пламени, это было ужасно.

– Совершен террористический акт, который я должен был предотвратить. И акт этот совершен в месте, в котором я работаю. В глаза этого никто не скажет, но как верховный дознаватель я полностью дискредитировал себя. Возможно, в самом скором времени его величество мягко намекнет мне, что готов принять мою отставку. Хотя нет, меня уволят с позором.

Печаль и тоска родились в ее душе и быстро превратились в сильную тревогу. Тихо прокляв себя за это, я пригласил ее в свой кабинет и усадил в кресло.

– Не беспокойтесь. Пока голова на плечах, все со мной будет прекрасно, а Император порой бывает милостив. Он даже не обезглавливал семьи заговорщиков, которые пытались его свергнуть. Почти никого. Вам плохо, Аноис?

– Нет-нет! Просто глаза спросонья чешутся. Знаете, я много времени провожу в вашей библиотеке, там столько невероятных книг! Вот и перенапрягла зрение.

– Понимаю, я и сам изрядно подпортил глаза, когда разгребал эти полки.

– Поэтому вы носите очки?

Я усмехнулся.

– Не совсем. – Я снял очки и осмотрелся уже без розовой призмы. – Не люблю, когда на меня слишком откровенно глазеют. Знаете, каков порядок, серебряные глаза – признак великого почета, а вот красные несут в себе проклятие. Мои глаза пришли с другой стороны мира, и сородичи от этого не в восторге.

– Из… Темноты. Вы говорили. Это портрет вашего отца?

– Именно.

– Вы очень похожи.

– Больше, чем нужно, чтобы называться желанным членом этого общества.

– Скажите, Бриан, почему тэнкрисы так не любят своих… родственников с другой стороны?

– Ну вообще-то тэнкрисы и друг друга не особо жалуют. А с родичами из Темноты мы разошлись во взглядах в самом начале. Наши предки вышли навстречу Силане, а их предки остались в тени. Раскаявшиеся и Упорствующие. И с тех пор мы живем в мире под Луной, а они в Темноте. Вы разве не знаете миф о заселении этого мира?

Она сохранила молчание.

– Если вкратце, то мы дети Луны и Океана, Силаны и Шелана. Шелан наш отец и мир, в котором мы появились, а Силана – Луна в том мире, которая всегда присматривает за нами с небосвода. В предании говорится, что тверди там мало, но воды его бесконечны. Отсюда проистекает тяга к морю, встречающаяся у особо благородных танов.

– Мне это так понятно!

– Вас тянет к морю?

– О… Порой я ловлю себя на том, что слышу рев прибоя, крики чаек, чувствую запах великой воды, колеблющей сушу… Я не сомневаюсь, что это они и есть, звуки моря, я точно знаю, что это они, хотя не помню собственного имени. Море… Продолжайте, пожалуйста.

Я кашлянул, возвращаясь к утерянной мысли:

– Нас было много, и только мы были их детьми. Одни только тэнкрисы в целом мире. А потом наши предки, будучи еще глупыми, бежали из Шелана, чтобы увидеть новые миры. В этот мир. Здесь они играли и резвились, наслаждаясь полной свободой. Здесь они начали петь Первые Песни, которые уносились ввысь серебряными искрами, цеплялись за небосвод и застывали в виде звезд. Песни о свободе и великом путешествии. Так продолжалось, пока взволнованная мать не пришла за ними. Испугавшись наказания, они спрятались в гостеприимных объятиях Темноты, под раскидистыми кронами ив, в тени скал, а Силана звала их и плакала. В конце концов, один из детей раскаялся в своем проступке и первым вышел к ней, а за ним пошли другие. Но не все. Примерно половина наших предков осталась в Темноте, и больше о них мы почти ничего не слышали. Однако те, что пришли к Силане, не получили полного прощения. Она была хорошей матерью и знала, что без наказания такой проступок оставаться не может. Луна собрала голоса наших предков, те самые, которыми они воспевали свой побег из-под ее опеки, собрала и превратила их в Голоса, которыми наделила каждого из своих детей. Она наделали нас первым оружием, которое должно было помочь нам выжить, и оставила здесь. С той поры, пройдя по смертному пути, мы ступаем на Серебряную Дорогу и отправляемся в Шелан. Вот так все и обстоит. В церковной теории. Но если обойтись без религии и мифов, то можно утверждать, что мы долгоживущий вид, склонный к магическому дару и поголовно владеющий способностями, недоступными большинству живых существ. Голоса неповторимы, нет двух одинаковых в один и тот же период времени. У большинства из нас по одному Голосу, но у членов императорской династии их от трех до семи. Именно их предок раскаялся первым, став избранным из избранных. Все тэнкрисы подсознательно стремятся к власти и величию, обладают харизмой и лидерскими способностями. Среди нас нет трусов и дураков, но есть чванливые гордецы и узколобые видисты. Единственное, что объединяет весь наш вид, это страх и ненависть к красноглазым родичам в Темноте. Так уж повелось, что и они нас ненавидят.