Всеволод Глуховцев - Пурпурный занавес

Пинский за рулем своей иномарки как всегда выглядел этаким невозмутимым денди. Сразу и не догадаешься, кто он такой – то ли рекламный деятель, то ли музыкальный продюсер… По дороге обсудили, какой из возможных стилей поведения лучше всего выбрать Гордееву. Остановились на «свойском парне».

Поспели они как раз к самому началу. В актовом зале Правления Союза писателей народу было предостаточно – человек тридцать-сорок. Стол президиума пока пустовал. Лишь ведущий – невысокий шустрый толстячок, этакий Винни-Пух – с сияющим лицом прохаживался вдоль трибуны, переговаривался с кем-то сверху вниз, посмеивался… Увидев входящую в зал группу мужчин, он встрепенулся и громко возвестил:

– А вот и наши знаменитости!

– Садимся, – шепнул Николаю Пинский. – Туда, поближе, пока первые ряды свободны.

Сели. Гордеев сразу же выделил пятерых искомых – весь их вид свидетельствовал об авторитете в своей среде. Несомненно, это и были лидеры местного фэндома.

– Просим, господа! – ведущий подпрыгнул как мячик. – Давайте поприветствуем гостей, – обратился он к залу и первым зааплодировал пухлыми ладошками.

Зал вяло поддержал призыв: недружные хлопки раздались там, сям, и смолкли.

Писатели расселись за столом президиума, шумно задвигали стульями.

Николай приклонился к уху Пинского:

– Слушайте, а кто такой этот ведущий?

Тот лишь плечами вздернул:

– Понятия не имею.

– Слово предоставляется лицу официальному, – с елейной улыбкой проворковал толстячок.

Встал один из пяти – дородный молодой мужчина в костюме и при галстуке.

– Алексей Леонтьев-Филимонов – ответственный секретарь Союза, – шепнул спутнику Пинский.

Леонтьев вышел на трибуну, произнёс какие-то незначащие приветственные слова. А затем повел речь о литературной ситуации в регионе и в целом по стране. Упор сделал на молодых авторов-остросюжетников – фантастов, детективщиков, создателей триллеров.

Гордеев старался слушать очень внимательно и с удовольствием отмечал, что всё воспринимает, это для него никакая не диковина. Да и говорил Леонтьев, надо сказать, складно и увлекательно, чувствовался в нем ораторский талант. Вместе с тем Николай не забывал рассматривать и прочих, которые секретаря не очень и слушали, переговаривались друг с другом, и довольно шумно.

Чем-то привлёк его внимание один, самый ближний к докладчику. У него было тонкое, одухотворенное лицо, высокий лоб умного интеллигента-очкарика, и в то же время живая мимика, энергичная жестикуляция… Подтянутая мускулистая фигура, черные глаза, резкие средиземноморские черты лица дополняли его портрет. Про таких говорят: живчик. Казалось, его нервная натура, пропуская через себя массу разнообразных впечатлений, готова в любой момент ответить взрывом жизненной энергии. Такой человек может быть силен духом, крепок телом, вынослив и… чрезвычайно опасен.

Николай вновь побеспокоил Пинского. Шёпотом:

– Вот тот… ближе к трибуне, это кто?

– Барков, – отшепнул Александр Яковлевич. – А затем, слева направо – Глухаревский, Ягодкин, Шарапов.

Николай кивнул.

Леонтьев своей полнотой, степенностью и добродушием напоминал безобидного пингвина – простоватого, но очень умного. Представить его в роли убийцы – то же самое, что подозревать папу римского в серийных изнасилованиях с садистским наклоном.

Владислав Глухаревский – мощный крепыш; наметанным глазом Николай подметил профессионально накачанные руки, плечи, торс. С виду – спокойный как танк, но, чувствовалось, себе на уме. На лице – маска вежливо-холодной отстраненности, не проникнуть, не заглянуть в душу. Типичный эстет-формалист. Производит впечатление тихони, но, как известно, в тихом омуте водятся бесы, и еще какие!..

Шарапов. Ратмир. Странное имечко… Колоритный тип! Николай припомнил все то, что говорил ему Пинский, попытался охарактеризовать психологический тип этого персонажа… и сразу же его нашёл. Порывистый, несдержанный, экзальтированный – одним словом, нервозный малый. Говорит быстро, на повышенных тонах, все время вскакивает, перебивает собеседников, подавляя их… В уме и сообразительности, впрочем, как и в начитанности, и ему не откажешь. Чувствуется, творчески одаренный человек, но чересчур много в нем ребячливости, детского стёба. Даже председатель группы – Роман Ягодкин сделал ему несколько замечаний типа: «слишком много шума от тебя, Ратмир!..»

Вот последний-то, а именно председатель Ягодкин, и заинтересовал Николая больше других.

Весь такой аккуратный и какой-то обтекаемый Ягодкин косил то ли под интеллигенствующего гопника, то ли под культурного братка (вот уж нонсенс!). Круглая голова, короткая стрижка, трескучий голос, черные очки. Когда он их однажды снял, Николай увидал внимательный, с искорками недоверия взгляд. А уж глаза… Ягодкинские очи могли напугать не только ребенка или суеверную старушку. Желтые, с каким-то оранжевым отливом – подобное Гордеев встречал впервые, и не подозревая до этого, что такие могут существовать в природе. Вампир какой-то! Или удав, гипнотизирующий свою жертву.

«Этот во сто крат опаснее, нежели остальные, вместе взятые», – решил про себя молодой человек. Такой запросто ткнет в тебя нож с испанским поворотом, а потом со спокойной совестью будет отвечать на вопросы детектора лжи и ни разу не проколется.

Одним словом, главный подозреваемый, – наметил себе «ассистент».

Между тем заседание продолжалось.

Ведущий опять подсуетился:

– Прошу уважаемую публику задавать вопросы! Не стесняйтесь, не стесняйтесь, дамы и господа, наши гости готовы ответить на любой ваш вопрос.

– На любой?.. – Глухаревский иронично ухмыльнулся.

Но никто не ответил ему.

Гордеев продолжал с интересом разглядывать писателей.

Все, кроме Шарапова, сидели спокойно, хотя и по-разному. Леонтьев как-то насупился, с серьезным видом смотрел в свой блокнот, что-то чиркал там ручкой. Ягодкин, наоборот, откинулся на спинку своего стула, сидел гордо, прямо, поводил по залу прищуренным надменным взглядом. Барков потеребил Глухаревского за рукав пиджака, что-то заговорил шепотом, тот слушал, кивал, а ирония все не сходила с его лица.

«Сноб», – неприязненно подумал Николай.

Шарапов же, как сел, так ни секунды спокойно не высидел, все ерзал, крутился, точно в стуле у него торчало шило.

– Смелее, смелее, господа, ну что же вы?.. Господин Шарапов, – вдруг сунулся ведущий к непоседе, – вы что-то хотели сказать?

– Я?! – тот так и подпрыгнул. – Нет, ничего.

– Мне показалось, вы просите слова.

– Н-нет, это я так…

– А! Ну, тогда позволите, я сам вам вопрос задам?

Шарапов кивнул, улыбнулся неуверенно. Лоб заблестел – вспотел от волнения что ли.