Владимир Романовский - Полезный Груз

Поразмыслив некоторое время над двумя живыми младенцами и двумя трупами, Лопухин связался с хорошим знакомым из морга, и тот, заплатив кому-то и еще кому-то, свез оба трупа в морг. Оставался вопрос – что делать с детьми. И у Лопухина появилась прекрасная высокогуманная идея. Была у него на примете невероятно богатая, но бездетная, пара. Они в любом случае собирались кого-то усыновлять и удочерять. Он связался с ними и еще до рассвета доставил обоих младенцев в особняк. Финансовое положение бездетной пары было такое, что никаких бюрократических проволочек ни тогда, ни в будущем, не предвиделось, чиновники шли на встречу по первому слову. И всё.

– Что значит всё? – не понял Муравьев. – И за это вас лишили лицензии? Как-то странно.

– Не за это, – подала голос Пиночет. – Я эту историю слышала в нескольких разных исполнениях, и боюсь, что господин Лопухин утаил от нас несколько интересных деталей. Сейчас я ему дам ногой в ухо, и он вспомнит.

– Никаких деталей! – возмущенно сказал Лопухин.

Пиночет пнула его в плечо.

– Заложили меня, вот и всё! Ничего нелегального я не делал.

– Положим, – возразил Муравьев, – вместо того, чтобы обращаться в полицию, вы обратились к другу из морга. Это само по себе нелегально, не говоря уж о том, что действие сие предполагает некий корыстный интерес с вашей стороны.

Пиночет восхищенно на него посмотрела.

А Лопухин притих.

Балерина в углу вякнула что-то, и Пиночет, слетев с постели, приблизилась к ней и залепила ей пощечину.

– Я тебе велела мордой в угол стоять, гадина, – сказала она наставительно. – Встань мордой в угол!

Балерина встала. Пиночет снова запрыгнула на кровать, и плюхнулась позади Лопухина.

Муравьев, подождав, пока она угомонится, продолжил:

– Например, я предполагаю, господин Лопухин, что и в первый, и во второй раз вам заплатили, причем во второй раз заплатили значительную сумму. Негритянка эта двужильная – небось был у нее с собой, помимо младенца и подопечной, чемоданчик с купюрами, либо сертификатами. И конечно же приличные люди, живущие в особняке, получили двух детей в обход всяких проволочек, с такими делами связанных. Значит, тоже заплатили. А заложили вас, как вы выразились, те, кто в этом косвенно участвовал, и с кем вы недостаточно щедро поделились барышами. Обыкновенная жадность, господин Лопухин. Феномен часто встречающийся в обществе. Предполагаю, что когда вас заложили, инспекторы стали копаться в вашей профессиональной деятельности и обнаружили в ней изрядное количество подлейшего беззакония. И им, наверное, пришлось платить тоже – больше, чем тем, кто вам содействовал – чтобы вас не судили в уголовном суде, а всего лишь лишили лицензии.

– Я был профессионал высокого класса! – сказал возмущенно Лопухин.

– Я в этом почти не сомневаюсь, – подтвердил Муравьев. – Но и профессионалы высокого класса склонны бывают к жадности. Скажите, вам известно, что у белого ребенка был порок сердца?

Муравьев задал вопрос, глядя в блокнот. Он почувствовал на себе взгляд Пиночета, но не поднял глаз.

– Не знаю! А если вы все знаете, зачем спрашиваете! Зачем мучить человека! – надрывным баритоном сказал Лопухин.

– То, что мы знаем, вас не касается, – Муравьев покачал головой. – А история интересная. С другой стороны то, что вы с коллегами нынче затеяли в Авдеевке – возможно еще интереснее. Ну, это завтра на суде выяснится.

– Кстати, насчет завтрашнего суда, – снова подала голос Пиночет, касаясь спины Лопухина носком альпийского клога, от чего Лопухин в очередной раз вздрогнул. – На каких свидетелей было оказано влияние, не подскажете? Мы по верхам знаем, но хотелось бы уточнить.

– Ничего об этом не знаю! – закричал Лопухин.

– Не кричите. Имейте в виду, Лопухин, – сказал Муравьев. – Если вы хоть что-нибудь утаили, и если окажется, что попытка убийства Прохановой ваших рук дело, а вы нам сейчас злостно врали, то, сами понимаете – исчезнете вы незаметно и бесследно. Если признаетесь сейчас, то я попробую вас как-то выгородить. Выгоды от выгораживания мне никакой нет, просто вы мне нравитесь, наверное, а я грешным делом менее равнодушен к людям, чем мне положено быть по долгу службы. Будете говорить?

– Я все сказал.

– Хорошо. Сударыня, не пора ли нам?

Пиночет рывком соскочила с кровати, расправила плечи, сунула пистолет в кобуру под курткой. Резко обернувшись всем телом, она сделала плавное движение и выхватила из руки Лопухина мобильную связь.

– Очень кстати, – сказала она. – Сидеть тихо десять минут! Если на лестнице или в вестибюле или на улице к нам прицепятся, тебе не жить, Лопухин. Со всею ответственностью тебе говорю. – Она обернулась к балерине. – Успехов на поприще, барышня.

По лестнице они спустились в обнимку, и также в обнимку, перебрасываясь глупыми шутками, миновали охранника в вестибюле и вышли на свет Божий.

– Обеденный перерыв, – объявила Пиночет. – Здесь неподалеку есть заведение, там грандьеры с леважем.

Таксомотор остановился у перекрестка, и Пиночет с Муравьевым в него сели.

Заведение, называвшееся «Бизе Жорж», действительно выглядело нехудо – уютно и ненавязчиво, а грандьеры оказались превосходные.

– А скажите, Муравьев, вы из какого сословия? – спросила Пиночет, разрезая очередной грандьер – очень ловко, заметил Муравьев, чувствуется хорошее воспитание.

– Нескромный вопрос, Пиночет.

– Привычка. Всем задаю нескромные вопросы.

– Следует все-таки разделять службу и свободное время. Зачем же на личности переходить.

– Мне простительно, я женщина. Так из какого сословия?

– Ну, как вам сказать, – Муравьев пожал плечами и отпил пива из длинного сверкающего бокала на полиомиелитной ножке. Пиво тоже оказалось превосходное. – Отец предприниматель средней руки, мать учительница литературы.

– Ага.

Пиночет тоже отпила пива. Муравьев саркастически поднял брови и спросил:

– Ну а вы из какого сословия, сударыня?

– Я-то? – Пиночет улыбнулась лукаво. – А как вы думаете?

– Трудно определить.

– А вы попытайтесь. Вы ведь сыщик.

– Вы меня испытываете, что ли?

– Не заговаривайте мне зубы. Проявите навыки, Муравьев.

– Вы воспитывались в богатой семье.

– Не трудно догадаться. Это всё, на что вы способны, капитан?

Ах ты стерва, подумал Муравьев. Ну, ладно, раз настаивает.

– Я не знаю, какое отношение имеет история, рассказанная Лопухиным, к вам лично, но подозреваю, что имеет.

– Не имеет, – мрачно сказала Пиночет.

– Стало быть, вы не приемная дочь?

– Нет. Обыкновенная.

– Да, это правда. Но в любом случае, родители вас любили … как бы это выразить … без особой нежности. Просто честно выполнили родительский долг. Вы ходили в приходскую школу. У вас была любимая собака, породистая, скорее всего лайка, которая умерла, когда вам было лет четырнадцать или пятнадцать. Отец ваш любит и умеет готовить. Мать до сих пор одевается под богему, предпочитает зеленые тона. Выписывает журнал «Женская Суть».