Константин Соловьёв - Нантская история

— Мы вместе не служили, но… Может, что и выйдет. У меня много приятелей из ветеранов, иные еще живы, и некоторые доживают свои дни в Нанте. Возможно, у меня выйдет найти кого-то из его сотни.

— Вот и замечательно. Теперь вы, Ламберт. Вы — моя моторизованная кавалерия. Вы — доверенное лицо графа и, несмотря на то, что это вряд ли сошло бы за комплимент в обычной ситуации, сейчас это представляет для нас несомненную ценность.

Ламберт улыбнулся — слишком вежливо чтобы эта улыбка могла служить обозначением его истинных чувств:

— Боюсь, госпожа Альберка слишком высокого мнения о моей персоне. Хоть я и имею честь служить графу Нантскому, это еще не относит меня к числу его доверенных людей. Я всего лишь капитан стражи, а в нашей иерархии это едва ли почетная должность, открывающая своему обладателю все двери. Скорее, напротив.

— Это неважно, — хотела бы я иметь в своем распоряжении руку, которой можно было бы беззаботно махнуть, — Главное — вы служите графу, а значит, вы толкуетесь с другими людьми, которые служат графу. Самое интересное — не в опечатанных инфо-фолиантах с надписью «секретно», дорогой барон, самое интересное как раз и содержится в людях. Секреты добывает не тот, кто способен подняться по отвесной стене, перебить две дюжины охранников голыми руками и взломать код высшей степени защищенности, а тот, кто умеет говорить с людьми.

— Если вы полагаете, что я собираюсь шпионить за графом в вашу пользу…

— Господи, вы раздулись как индюк на птичьем дворе весной! Не бойтесь, грязные секретики вашего графа пусть выведывают его фаворитки и любовницы. Нас интересует только отец Гидеон.

Ламберт был так удивлен, что позабыл о возмущении. И хорошо — в возмущении все высокородные черты его лица надувались и выпячивались так, что он становился похож на ожившую баронскую литографию руки придворного портретиста.

— Не понимаю вас. Отец Гидеон — клирик, и не имеет никаких служебных сношений с Его Сиятельством.

— Вы догадливы. Отец Гидеон — собственность Церкви, но кое-что мы выяснить все же сможем. Мы знаем, что собор отца Гидеона на особом счету у графа, граф же является и основным его меценатом. Как вам уже известно, между ними есть финансовый ручеек, чьи изгибы и излучины нам интересно рассмотреть. Как говорил господин Жак Тулузский, известнейший дознаватель прошлого, хочешь напасть на след преступления — иди на запах денег!

— Граф действительно жертвует в пользу собора значительные суммы, — хмуро подтвердил Ламберт, — Но ваш энтузиазм мне непонятен. Что, по-вашему, я могу обнаружить?

— О, что угодно. У графа больше слуг, чем блох на бездомной собаке. Счетоводы, учетчики, делопроизводители… У них у всех есть глаза, а у некоторых — еще и уши. А еще есть языки, которые в ваших силах развязать. Допрашивайте, выпытывайте, интересуйтесь. Никакого официоза, на вашем щите отныне знак не Закона, а благородного безумия тайного сыска.

— Кажется, я начинаю понимать, кто здесь по-настоящему безумен…

В другое время словесная пикировка с Ламбертом могла немало меня позабавить. Но не сейчас. Сейчас меня ждали более интересные дела.

— В общем, разузнайте все, что можно о финансовых сношениях нашего святого отца с вашим графом. Я не рассчитываю, что вы добудете ведомости или векселя, да они нам и не нужны. Просто копните поглубже — чем больше секретов закопано в землю, тем легче ее копать. Прежде, чем мы сосредоточимся на борьбе с Темным культом, я хочу удостовериться в том, что мы предусмотрели все иные варианты и не бежим по ложному следу.

— И по-вашему…

— Нет, я не думаю, что граф здесь как-либо замешан. И отец Гидеон и его древний собор по сравнению с ним — сущие мошки. Но кто-то при дворе графа — вполне. Может быть, щедрые пожертвования Собору Святого Демитиона стали для кого-то костью в горле. Мало ли любителей считать чужие солиды в наше время… Так что будьте спокойны, Ламберт, грязное белье вашего графа нам ни к чему.

— Я понял. Хорошо, посмотрю, могу ли я что-то сделать. Результатов я не обещаю — все-таки я стражник, а не Жак Тулузский.

— Не переживайте, природа и так сполна наделила вас всем необходимым. Увидев вас в темном переулке, любой с радостью расскажет все известные ему секреты, и с такой поспешностью, что вы вряд ли успеете все записать.

— А вы, конечно, возьмете на себя роль управления и координации?

— Ваш сарказм, барон, крепчает час от часу. Наверно, компенсирует многие годы унылой службы с постным лицом. Да, считайте меня координирующим звеном. Видит Бог, я бы с удовольствием поменялась местами с любым из вас…

— Простите, госпожа Альберка, — смутился Ламберт, — Я вовсе не хотел указать на…

— Ерунда. Глупо извиняться перед деревом за то, что оно не умеет ходить или перед водой за то, что та не в силах гореть. На самом деле, это единственная возможная для меня роль и, кстати, я вовсе не собираюсь отлынивать от работы. Собственно, я примусь за нее уже вскоре. И мои результаты могут опередить ваши.

— За какую работу, госпожа Альберка?

— За ту, в которой ценны не потраченные на службе годы или благородное происхождение. За умственную, — я подмигнула, — Вы забыли, что у меня есть либри-терминал, господа. Конечно, это малость, но в ином деле и соломинка ломает верблюжий хребет. Либри-терминал подключен к церковному информаторию. Ах да, вы же не грамотны… Бальдульфа еще можно понять, но вы, барон… Неужели в высшем свете уже не модно получать образование?

Эта шпилька была недостаточно заточена чтобы уязвить плоть под стальными доспехами, Ламберт лишь усмехнулся:

— Моим образованием была служба, госпожа Альберка. С шести лет я был пажом, а с двенадцати — воевал на южной границе.

— Можете не распространяться, я уже поняла, что грызть вражьи кости для вас предпочтительнее, чем пресный гранит науки.

— Заканчивай болтать! — буркнул Бальдульф, — А то получишь пониже спины, грамотная особа.

Я фыркнула. Эта угроза была совершенно бесперспективна, и Бальдульф знал это.

— Информаторий — это знания. Не все знания Церкви, методично скопленные ею за долгие века информационной монополии, но некоторые из них. Своего рода это огромная библиотека, глобальная информационная сеть, которой пользуются монастыри и отдельные монахи для доступа к знаниям. Да, там сложно обнаружить секреты, но, если по существу, секрет есть тщательно замалчиваемый факт, а весь наш мир, если следовать учению Фридриха Гасконского, великого математика и философа, есть не более чем древо фактов, на котором каждому факту определено особое место. Не видя самого факта, можно определить его положение по ветви или по иным фактам. Проще говоря, даже в святая святых Церкви, информации, можно иногда обнаружить что-то любопытное, не предназначенное для посторонних глаз. Невымаранные вовремя воспоминания, перекрестные ссылки, оставленные иносказания, забытые архивы… Если уметь с этим обращаться, даже из информатория можно увести жирную овцу.