Константин Соловьёв - Нантская история

— Сперва я по своим ребятам клич бросил, много еще, кто жив, а у нас, в ветеранской среде, иной раз достаточно слово пустить, как все проясняется. Только служил святой отец в Испанской марке, графстве Конфланском, этот народец у нас редковат. В общем, пришлось повозиться, пока след выпетливал… Человек с полста поднял, пока докопался.

— Давай же к делу, Баль!

Бальдульф недовольно заерзал.

— Ишь, поспешная какая… Чай не тебя полдня по всему городу носило.

— Я бы с удовольствием приняла на себя твои хлопоты. А теперь хватит брюзжать и выкладывай.

— Нашел я этого парня в богадельне ветеранской. Старый совсем, и как в нем дух держится совершенно неизвестно, разве что с Божескою помощью. Сразу видно, солдат бывалый, не на плацу штаны протирал — обеих ног начисто нет, на минном поле оставил, сам шитый-перешитый, обожженный в некоторых местах, тугоухий от контузий… Удивительной крепости парень, если б не мина, то сносу бы ему не было, и сейчас бы бретонскую шваль гонял. «Здоров, старче, — говорю ему, значит, — А не из Второй ли Конфланской ты будешь, часом?». «Из нее самой, — отвечает, — А кто не верит, тому вот удостоверения» — и на дырки свои заросшие показывает. Столковался я с ним быстро. Все ж, как ни крути, армейская косточка — она завсегда вылезет. Я бы с таким раздавил бы бутыль за воспоминаниями о старых добрых деньках, да печень у него уж лет десять как отказала… И все равно поболтали ладно. «А не было ли у вас в сотне такого себе Гидеона?» — спрашиваю. «Нет, — отвечает, — Не припоминаю. Каждую дырку на себе помню, где какой осколок поймал, где пулю, да ребят всех по именам помню, а Гидеонов не встречал в нашей сотне».

— Гидеон — это церковное имя! — перебила я, — А зовут его…

— «Может, звали его и иначе, — говорю, — А только прежнего имени не ведаю. А ушел он потом в церковники». Тот аж в лице переменился. «Ааа! — закричал, — Сигивальд-Утопленник!»

— Почему Утопленник? — спросили мы с Ламбертом одновременно. Получилось так слаженно, что я даже прыснула.

— И я так спросил. С ним, Гидеоном нашим, одна история вышла на Эльбе, когда во втором году ее форсировали под бретонским огнем. Мне ее этот парень рассказал все. Точнее, говорил-то он три часа к ряду, ему по старости лет поболтать с кем одно удовольствие, это я вам кратенько передам… В общем, послали Вторую Конфланскую вместе со всеми через Эльбу. Это сейчас она Эльбой зовется, а тогда ее чаще Душегубка называли — много народу сгубила, проклятая, что при наступлении, что при отступлении… Оно понятно — река быстрая, злая, и глубокая, как адова пропасть. Уж не считая того, сколько туда дряни до и после было вылито… Там и в лучшие времена купаться желающих не находилось, а уж когда началась заваруха, счет на сотни, пожалуй, пошел. Мчится, значит, их десантная баржа на середине реки, и тут в нее аккурат велетский снаряд семидесятидюймовый по носу — тюк! Броня выдержала, но тряхануло так, что кто послабее — со свернутой шеей остался. А Гидеон… То бишь Сигивальд, если по-ихнему, как раз на носу стоял за крупнокалиберной спаркой — плацдарм расчищать. Смотрят они — нет Сигивальда, только сапоги его стоят нетронутые. Ну, перекрестились и дальше. Бывало, до трети десанта на подходе выкашивали, станешь тут по одному убиваться. Был парень — нет парня, вот и вся арифметика. Семидесятидюймовка шуток не шутит и вопросов не задает. Выгрузились с горем пополам и пошли на капониры. Велеты там хорошо прикопались, каждая кочка под обстрелом. Я эту проклятую Эльбу и сам штурмовал, только южнее, знаю, о чем говорю… И накрыло их огнем, да так хорошо, что едва обратно в реку не сиганули. Кинжальный огонь из капониров, когда ты еще зубами за твердую сушу зацепиться не успел — то паршивая штука, нет ее паршивее. Смерть это. Поддержки нет, артиллерия молчит, а ты на пузе, как жук в луже, барахтаешься, не то что траншейку вырыть — голову спрятать негде. Знатно их там подолбили, конечно, едва ли половину не выщелкали. Думали, там и схоронят остатки Второй Конфланской. Ан тут слышат — громыхнуло что-то наверху. Присмотрелись, а капонир ближайший разворотило начисто. Что, откуда?.. Артиллерия не бьет, потому как своих зацепить боится, огонь давно вглубь перенесла. А кому еще? И тут объявляется Гиде… Тьфу, Сигивальд. Живой, здоровехонький, только черный от дыма и без сапог. Что вы думаете? Оказалось, его ударом из сапог вытащило и швырнуло в реку. Малость контузило, но даже сознание не вылетело. Был бы просто везунчик — утоп бы в Душегубке. Там здоровяку налегке не выплыть, а солдату-то, в штурмовой обвеске, где одна броня полтысячи ливров весит… Так он и там не утоп. Прибило его ко дну и он кое-как доковылял под водой до самого берега. Мало того, пока ковылял, снесло его течением пониже, так что и пулю он не получил, как выбрался. А дальше просто, взял пару гранат, да и двинул себе тихонько вверх по реке, аккурат в капонир их и положил. Вот такой вот Сигивальд-Утопленник!

— Везунчик, — согласился Ламберт, — Это верно. Хотя его военные подвиги нас и не особо волнуют. Что еще о нем рассказывал этот старик? Хорошего и дурного?

Бальдульф наморщил лоб.

— Хорошего много, дурного — ничего, господин капитан. Судя по всему, наш святой отец неплохим был парнем, по крайней мере во Второй Конфланской о нем слова дурного не могли сказать. В атаку первым шел, пулям не кланялся и перед штыковой не робел. В самой дьявольской мясорубке не унывал, и дрался аки лев. Не отлеживался в кустах, как некоторые, орденами украшенные, все рвался вперед. Товарищей своих выручал, при нужде последним делился, словом, вел себя как честный солдат и тем заслужил добрую память.

— Жесток в бою был? — спросила я жадно.

— В бою без жестокости невозможно, Альби. Не ты убьешь, так тебя убьют. Но вообще жестокости особенной в нем не замечали, даже наоборот. Если кто старался врага не убить, а покалечить посильнее, так наш отец бил влет, как положено, что ни выстрел — чья-то голова всмятку. Калек за ним не водилось. И в рукопашной так же. После боя пленных не добивал, не калечил, как иногда водится за ребятами. Так что ни малейших претензий к нему в этом отношении сыскать возможности нет.

— Молодец отче… А дальше? Мародерство? Кражи? Может, добычу с кем не поделил?

— Ни разу. На чужое не зарился, своего в обиду не давал. За конфланцев поговаривают, что многие из них на руку нечисты, мол, тащат еще с живых, не успело убить, как уже крест нательный снимают. Но только не наш святой отец. Трофеи принимал, но не больше того.

— Видимо, он вознамерился вознестись на небеса уже тогда… — проворчала я. Несмотря на то, что прошлое отца Гидеона открывалось с самой благонадежной стороны, я отчего-то чувствовала себя разочарованной.