Алексей Хапров - Телепат

— Не могу, — твердо ответил я, и разъяснил, что у меня нет больше времени, а если честно, то и желания, выступать в роли их внештатного консультанта. У меня и своих дел по горло. За последние дни это было уже мое второе подобное объяснение с силовыми структурами. Позавчера я ответил отказом Ивану Серафимовичу из госбезопасности, который позвонил и спросил, обдумал ли я его предложение. Я сказал, что обдумал, что мой ответ «нет», и что мне больше подходит работа на заводе. А сегодня, вот, я отказал еще и Павлу.

— Старик, тебе нужно приехать не для этого, — прервал мои разъяснения Павел. — А для другого. Для опознания. Ты извини, но я к тебе с недобрыми вестями.

После того, как Павел объяснил, зачем ему нужен мой приезд, у меня внутри все похолодело. В моих глазах зарябило и потемнело. Мне показалось, что пол уходит у меня из под ног, и я теряю равновесие. Воздух вдруг стал каким-то тяжелым и вязким; мои легкие заработали часто-часто, с трудом пропуская его через себя. Я переспросил Павла каким-то совершенно другим, не своим голосом.

— Что?

Павел терпеливо повторил свое объяснение. Убита Таня…

Я, потрясенный, стоял над неподвижным телом своей невесты. На левой стороне, в области сердца, была заметна рана. Именно сюда ее ударили ножом. По словам врача, смерть наступила мгновенно. Возможно, Таня даже не успела понять, что произошло. Ее лицо было спокойным. На нем не отразилось гримасы ужаса и боли, которые обычно бывают на лицах людей, успевших осознать, что за ними пришла смерть. Как рассказал мне Павел, Таню нашли в подъезде жилого дома, куда она приходила к пациенту по вызову. Убийца настиг ее прямо у входа, когда она спускалась вниз.

Мне трудно подобрать слова, чтобы в полной мере описать постигшее меня тогда горе. Свет буквально померк в моих глазах. Окружающий мир перестал для меня существовать. Я отчетливо понимал, что то, что можно найти всего лишь один раз в жизни, теперь безвозвратно мной утрачено. Я потерял самое драгоценное, что только может быть на свете. Я потерял любовь. Я передвигался, что-то говорил, но делал все это чисто механически, словно зомби, совершенно не воспринимая смысла того, что я делаю.

В мое сознание ворвались обрывки фраз, которые произносила пожилая санитарка, стоявшая рядом со мной, и гладившая меня по руке.

— Смерть — это Господень дар, — говорила она. — Смерть — это врата к вечной жизни. Смерть — это освобождение. Освобождение от бедности, болезней, одиночества. Смерть — это конец всех страданий. Смерть — это путь к Господу. Это путь от скорбной земной доли в царство рая.

Почему? Почему именно Таня? Вокруг было столько жизни, а умереть должна была именно она. Кто ее убил, и за что? Кому и чем она помешала?

Павел привез меня в дежурную часть. Мы зашли в его кабинет, если, конечно, можно было назвать кабинетом эту тусклую, убогую комнатушку со старой полуразвалившейся мебелью. На стене висело зеркало. Я взглянул в него и ужаснулся. Я постарел буквально на глазах. Мое лицо вдруг приобрело какую-то дряхлость, которую особенно отчетливо подчеркивали морщины, вылезшие вдруг на моем лице, словно черви из земли в дождливую погоду.

Павел сел за стол и принялся с моих слов записывать все сведения о Тане. Как ее звали, сколько ей было лет, где она раньше жила, где искать ее родственников, и тому подобное. Я монотонно отвечал на его вопросы, и чувствовал все возраставшее во мне раздражение. Сейчас, когда она была мертва, мне казалось сущим издевательством выпытывать у меня всю эту информацию. Но я понимал, что все эти сведения Павлу необходимы. Поэтому, крепко стиснув зубы, чтобы не сорваться, я, чисто механически, отвечал на его вопросы, сосредоточив свой взгляд на зигзагах его шариковой ручки, которой он заполнял протокол.

Когда протокол был составлен, я его подписал, и послушно выпил рюмку водки, которую мне налил Павел. Затем, по просьбе Павла, я рассказал обо всех событиях последнего времени, не забыв упомянуть о визите Трындычихи, и об ее угрозах. Прокручивая в памяти наш с ней разговор, я поймал себя на мысли, что, кажется, знаю, кто убийца Тани. Мои подозрения сконцентрировались на одной фигуре. Руслан. Конечно, это он. Кому еще, кроме него, могла быть нужна Танина смерть? На меня вдруг напала невиданная жестокость. Такой ненависти, какую я ощутил тогда по отношению к нему, я еще никогда и ни к кому не испытывал. Я сам накажу Таниного убийцу. Это было мое твердое решение. Ведь он убил не только ее. Он убил и меня. Но если Таню он убил физически, то во мне он убил душу. Он превратил мою жизнь в простое физическое существование. Он не имеет права жить дальше. И мне было глубоко безразлично, чем это для меня закончится. Пусть меня посадят, пусть меня расстреляют, но Таня будет отомщена. Не бывать такому, чтобы она была мертва, а ее убийца продолжал бы жить.

Я отказался от предложения Павла подвезти меня до дома, сказав, что хочу пройтись по улице и подышать воздухом, решительно поднялся и покинул дежурную часть.

Воздух был наполнен белой дымкой вечерних сумерек. Я шагал, словно на автопилоте. Мимо меня проходили люди, проносились машины, с деревьев под воздействием ветра облетала пожелтевшая листва. Но я ничего этого не видел. Все то, что было вокруг меня словно исчезло, испарилось. Перед моими глазами стоял вчерашний вечер. Дверь моей квартиры. Я нажимаю кнопку звонка. Дверь открывается. На пороге стоит Таня. Она улыбается. Внизу, распушив хвост, приветственно мяукает Маркиз. Я вхожу в квартиру и закрываю за собой дверь. Таня прижимается к моему плечу. Ее волосы касаются моей щеки.

— Приехал? — спрашивает она?

— Приехал, — отвечаю я, и в шутку делаю строгие глаза. — А ну-ка, признавайся, сколько здесь перебывало мужчин за время моего отсутствия?

— Ни одного, — смеется она, — за исключением соседней воинской части в полном составе.

Таня целует меня в губы нежно и осторожно, словно боится поранить. Я чувствую ее поцелуй, и меня охватывает приятная дрожь. Я распахиваю руки, чтобы обнять ее, и почувствовать под своими ладонями ее нежное тело.

На какое-то мгновенье мне показалось, что все это реальность. Что я действительно нахожусь сейчас дома, что возле меня действительно стоит Таня, живая и невредимая. И только гудок автомобильного клаксона, раздавшийся поблизости, вернул меня к страшной действительности. Тани больше нет. Я снова стал одинок.

Мое сердце отчаянно защемило. Мне хотелось упасть на землю и закричать, завыть во весь голос, чтобы выпустить наружу разрывавшее меня горе. Так уж устроен человек, что всю тяжесть утраты того, к чему он привык, он начинает ощущать только тогда, когда это у него отнимают. Я не представлял, как я снова буду переносить свое одиночество. Одиночество легче переносится тогда, когда твое сердце и твоя душа не наполнены любовью. Если твое сердце кому-то принадлежит, разлука бывает невыносимой. У меня было такое ощущение, что я падаю в какую-то черную, бездонную пропасть. Мне не хотелось больше жить.