Фигль-Мигль - Эта страна

– Марья Петровна. Как ты всё усложняешь.

– Мы могли бы быть людьми, – говорит Марья Пет ровна. – Мы все могли бы. А кто мы вместо этого?

Ни в доме, ни рядом с домом следов дедушки не обнаружилось. Что хуже того, не обнаружилось следов жизни в его телефоне. Саша, струсивший ещё до того, как пуститься в поход, вотще призывал поспешить назад, укрыться от невзгод за прочной дверью и широкими спинами. Картошка уже сварилась. Расправа уже вернулся. Василий Иванович стоит на крыльце, покуривая, поглядывая и покрикивая – крутит хвостом приблудная жучка, – и пейзаж, на который никто не обращал внимания и вот вдруг обратили, обрадованно показывает всё своё лучшее, прекрасную ясность линий.

Марья Петровна нервно кружила по двору и оставалась глуха к увещеваниям.

– Кто это?

Калитку уже выбили пинком, уже к ним шли.

– Местные?

– Нет, это не местные.

– Казаровские?

– И не казаровские.

– Может, те, от Парамонова?

– Саш, – сказала Марья Петровна. – Тьфу, Александр Михайлович. Это какие-то совсем другие. Бежим отсюда.

– Заперли меня в моей же бане. Громят дом. Что теперь делать?

– Для начала вы могли бы извиниться.

– Это за что?

– За то, что не стали меня слушать. Если бы не ваше упрямство —

– Это не упрямство! Это твёрдость характера. Зря ты со мной пошёл, вот и всё.

Доцент Энгельгардт потёр лоб. Их не били, но пока заталкивали в маленькую баню, Саша, пытаясь защитить упиравшуюся и визжащую Марью Петровну, приложился головой к косяку. Теперь в голове гудело, и там же складывался очень чёткий ответ на другой вопрос: не «что делать?», а «что будет?».

– Лобная кость – самая прочная в организме человека, – сообщила Марья Петровна, поглядев. – Её только топором проломить можно. Или пулей.

– Рад слышать.

– Если бы они сами разобрались, кто с кем здесь воюет, всем было бы легче.

– Согласен. Всё в высшей степени бестолково.

– Олег говорит, что это в порядке вещей, и думает, что на этом разговор окончен. Это глупо. Нужно сменить порядок вещей на какой-то более… подобающий.

– Поменять порядок вещей невозможно. Можно поменять только сами вещи.

– Что-то я тебя не понимаю.

– Можно поменять людей в правительстве. Можно поменять форму правления. Это ничто по сравнению с тем, что останется неизменным.

– …Когда я была маленькая, мне в это окошко удалось вылезти.

– Попробуй, я тебя подсажу. А стекло тогда что, было выбито?

– Ну, в результате. Давай посмотрим, может, заработали.

Они ещё раз проверили свои бездействующие телефоны. Что-то мистическое происходило со связью в этих краях.

– Бесполезно.

– Пока бесполезно. Но рано или поздно обретёт смысл. Что им, интересно, надо?

«Ничего. Убьют нас и закопают. А тебя сперва изнасилуют. А я буду на это смотреть, если будет чем».

– Тебе не приходило в голову, что в той книжке, которую ты не дочитала, мог быть счастливый конец? Ну, про собаку, парня и девушку?

– То есть я сама виновата, что не дочитала?

– …Нет, не уверен. Если там плохой конец, твоё поведение благоразумно, а если хороший – ты ничего не теряешь. Я спрашивал не совсем об этом.

– Да поняла я, о чём ты спрашивал…Как хорошо ты держишься.

«Помогите! Помогите!»

– Маша, я ужасный трус.

– А, ну это не помеха.

– …Так что, стекло выбиваем?

В эту минуту дверь распахнулась, в светлом проёме появился чёрный силуэт, и родной голос спросил:

– Как дела, шахиды?

– Олег!!!

– Тише, тише. Ты меня задушишь.

– А дедушку ты нашёл?

– Я и вас-то не искал.

– А здесь как оказался? Опять мимо проходил?

– Я сделал что-то не то?

(«Я кажусь тебе неблагодарной, – сказала потом Марья Петровна Саше, – но меня бесит, когда из меня делают дуру».)

Они выбрались наружу. После того как полковник Татев упал молодым Рэмбо с неба, Саша ожидал и боялся увидеть живописно разбросанные трупы и части тел поверженных врагов, дым над развалинами, чёрную кровь, а увидел, с некоторым разочарованием, что все враги в добром здравии, и их предводитель без стеснения препирается с Казаровым. Из дома, торопливо распихивая что-то по карманам, вышел молодец в шерлокхолмсовской шапке с козырьком.

– Это Костина шапка, – тут же сказала Марья Петровна. – Дачника питерского. Убили Костю, сволочи, и шапку спёрли.

– Может, не убили. Может, он эту шапку сам обменял на что-нибудь.

– На что? На свою жизнь?

– Они ещё не начали убивать всерьёз, – сказал полковник. – Мне вот интересно, что будет, когда начнут.

Людям кажется, что всё понарошку. Что вот есть они с их огромными трудностями и богатым внутренним миром – а весь остальной мир как будто нарисованный. И трудности там нетрудные, и внутренности ненастоящие.

– Кто они такие?

– Чёрт их знает. Фрилансеры. С обычной для фрилансеров нуждой в деньгах.

Подошёл Казаров и подтвердил это предположение.

– Они хотят выкуп.

– А «тяжёлых» они сюда не хотят?

– Не знаю, о чём ты, но Парамонов сменял Михаила Ивановича на брата их вожака и теперь продаёт. Наверное, решил, что на самом Михаиле Ивановиче денег не поднять.

– …Быстро вы включились в новое капиталистическое мышление.

– Это не капиталистическое мышление. Это деревня. Платить будешь?

– Буду, буду. Я всем заплачу. Не дави слезу, Марья Петровна. Сказал же, разрулим.

«Так ты будешь платить или разруливать?» – подумал Саша. В голове его отдалённо, застенчиво шелестело – словно уже отсчитывали купюры быс т рые руки.

Ночью горел Сашкин хутор. Ночью фельдшерский пункт в Трофимках выдержал осаду. Необъяснимый разгром случился ночью в самозваной комендатуре Парамонова – и ещё один начинающий царёк, вернувшись с добычей, но на пепелище, зарёкся искать счастья на путях вымогательства и разбоя.

Утром за завтраком в Лютихе почти от всех пахло гарью, и невозможно было сказать, кто поджигал, а кто тушил, и невозможно было определить, знают ли они сами, что в точности делали. (Хотя уверены, что не делали ничего плохого.) В них было спокойствие совести, уверенность, с какой садятся за стол после рабочего дня трактористы, врачи, представители полезных и мирных профессий. Здесь же за столом обнаружился дедушка Марьи Петровны, и дедушка был разъярён и не сломлен. (Этим отважным старикам недолго осталось, подумал Саша, и будут ли старики, которые придут им на смену, такими же? Каким стариком будет он сам?)

– А где Расправа?

– Баню топит. Пойдём, подышим воздухом.

Саша потащился за полковником Татевым. Они дошли до бани, из всех щелей которой шёл дымок, и уселись на старом бревне, бывшей границе бывшего огорода.

– Чего куксишься?

– Думаю о связи литературы и жизни, – честно сказал доцент Энгельгардт.