Анатолий Нейтак - Мийол-странник

— Умму мух!

— Нет. Боюсь, даже собравшись скопом, нам пока что не под силу убить всех членов хотя бы самого мелкого и дохлого из местных кланов.

— М-м?

— Да-да. Нападение совершено по указке кого-то из местных клановых. К сожалению, при допросе так и не удалось выяснить, кого. Плохой из меня палач, неопытный… да и из Рикса тоже не особо. Понимаешь, во что это может вылиться? Я-то гулять пошёл тоже не от великого ума — но я хотя бы Эшки взял для подстраховки. А кто подстрахует Шак? Среди людей, которые алуринов кто боится, а кто попросту ненавидит!

— Уму му.

— Вот ты ей об этом и напомнишь.

— Буму!

— И нечего переводить тему. Про подружку твою поговорили, давай за тебя возьмёмся… плотнее. Да не в этом смысле! Чтоб Рикс свой язычище ядовитый прикусил… кончай дёргаться!

— Гу-у му уму!

— А я сказал: не отпущу. Умные Речи, двойная норма — не забыла? Впрочем, если тебе этот вариант не по нраву, всегда можно вернуться к порке. Тренировка исцеления заодно, потом…

— У-у-у!

— Что, серьёзно порку выберешь?!

— Бу!

— Ладно, пойдём в мою каюту…

— Бу! Бу! Бу!!!

— А, извини. Не всегда получается правильно понимать, что ты имеешь в виду. Обычная проблема, сама знаешь. Люди говорят одно, имея в виду другое, втайне надеясь на третье и боясь четвёртого, при этом даже сами не понимая, что хотят вообще-то пятого. Вспомним, например, ту сцену, что ты перед Трашши закатила.

— Бу.

— Вспомним-вспомним, не лягайся ты, словно молодая коза. Мне Ригар насчёт этого сказал вещь преудивительную. Цитируя: «Не бери в голову. Ну, приревновали они…»

— Бу! Му уму моу!

— Вот и я немного подумал, а потом не поверил. Какая ревность, в самом-то деле? Такая ядовитая дрянь заводится в отношениях — опять же словами отца говоря — когда вместо любви, приязни и взаимопонимания отношения людей строятся на жадности, собственничестве и страхе потери. Искренне любящие щедры, они вовсе не запрещают тому, кого любят, общаться с кем-то третьим. Наоборот: если тот, кого ты любишь, полюбил не только тебя, если он (или она) стали от этого немного радостней и счастливее — разве тебе будет от этого плохо? Если воистину любишь, если тебе важнее любить самому, чем получать чужую любовь, такое тебя самого порадует, а не обидит и не огорчит. Только глупец будет радоваться, что его ревнуют. Только низкий, пустой внутри, недобрый человек станет ревновать сам. Так говорил Ригар — помнишь? Конечно, помнишь, у тебя память не хуже моей. И вот я тоже вспомнил обо всём этом, а потом спросил себя: неужели моя сестра и моя ученица хоть на краткий миг могут решить, что наши связи, наши взаимные дружба и любовь могут пошатнуться из-за одного мимолётного знакомства? Что за нелепая глупость, в самом деле! Нет. Быть такого не может, никогда. Мы — родня по духу, опора и утешение друг для друга, мы связаны нерушимыми нитями, протянутыми от души к душе, от ума к уму, от сердца к сердцу. Мы воистину любим друг друга и никогда не станем обижаться или обижать друг друга… разве что в шутку. Зачем причинять близкому боль, если можно порадовать?

Примерно на середине своего монолога Мийол перестал силой удерживать сестру и силой же затыкать ей рот. Но не отпустил её, а обнял — мягко и нежно. А договаривал полушёпотом, уткнувшись носом и губами в волосы на затылке.

Волосы пахли ромашкой, мятой и чем-то более тонким. Молочно-сладким.

— Прости.

— Глупышка. Мне нечего тебе прощать, потому что я…

«…не умею на тебя сердиться подолгу», — хотел закончить он.

Не закончил.

Развернувшаяся прямо в его объятиях, Васаре уверенно сцапала брата за голову и поцеловала. Прямо в губы, крепко. И совершенно не по-сестрински.

«Что она творит? Что… что творю я?!»

Ну… сестра — нет, Васька… Васаре — продолжала его целовать. Причём пытаясь пустить в ход язык. Пока ещё робко, но с каждой секундой всё уверенней. А он, продолжая обнимать её за талию левой рукой, кончиками пальцев правой пробежался снизу вверх по изгибам её спины — и запустил руку в густую, ароматную массу волос на затылке.

От этого простого действия сестра коротко застонала…

И напряглась, отстраняясь.

Мийол позволил это. Но… с краткой задержкой. Он вовсе не хотел её отпускать. В смысле, они и раньше обнимались, много раз, но теперь… да. Теперь это ощущалось иначе.

Совсем.

Так что он был вовсе не прочь продолжать. Поцелуй по-взрослому… это оказался сильный опыт. Не такой, как ожидалось, но… хотя он сам толком не определился с ожиданиями. И ещё с ощущениями. Вроде бы это должно быть приятнее… или нет? Или всё как раз нормально? Книги ведь далеко не всегда отражают реальность в точности, да и люди различны, и…

Васаре расслабилась, снова придвигаясь. Но при этом ещё и чуть съёжилась, пряча лицо у брата на груди. И обвивая его грудь обеими руками.

— …

— Что-что?

— …извини… я… — вздох, — я всё ещё не готова. А ещё я сейчас… ну… сам знаешь.

Мийол вздохнул тоже. Не прекращая при этом почёсывать васькин затылок — и с тайным удовольствием отмечая, что эта нехитрая ласка вызывает у неё лёгкую дрожь с задержками дыхания. «Надо будет запомнить. Впрочем — разве это можно забыть?»

— Ничего страшного, — сказал он. — Я подожду.

— Братик… можешь честно ответить на… вопрос?

— Всегда.

Васаре снова отодвинулась — так, чтобы видеть его лицо и глаза. Сглотнула.

— Я… ну, ты знаешь… после Килиша…

Слушать этот дрожащий лепет оказалось невыносимо. Мийола прямо-таки затрясло — и от боли, и от гнева, и от чего-то ещё, в чём он не разобрался и разбираться не хотел. Но он определённо не хотел, чтобы сестра продолжала выдавливать тайную отраву неуверенности.

Так что он взял и сам её поцеловал. По-взрослому, решительно и нежно. Но недолго.

— Забудь этого мелкого уродца, — велел он, уперевшись лбом в лоб сестры. И слегка стукнув его, словно ставя точку. — И его, и всё, что с ним связано. Его не существует. Это был дурной сон.

— Но…

— Забудь. Помнишь, как мы хоронили старика? Он умер телом — но в нашей памяти жив и жить будет. А… уродец… с ним ровно наоборот. Выкинь его из памяти. Одним пинком: раз, и всё.

Васаре затрясло. Мийол испугался было, но тут же понял, что это смех, а не рыдания. И тихо присоединился к сестре, снова прильнувшей поближе.

Смех сближал их. И освобождал.

— Спасибо, Йо. Ты лучший.

— Да и ты ничего так.

— Эй!

— Шучу. Ты… на самом деле ты красивая. Очень.

— Шутишь.

— Нисколько!

«И это чистейшая правда. Сестрёнка дивно похорошела в последнее время. То ли просто возраст подошёл, то ли обретение Атрибута сказалось… то ли разлука с родным Жабьим Долом, чтоб ему в болотах потонуть без всплеска. Или правильная диета от старика Хитолору…